Каждая демонстрация медленно, но верно подрывает легитимность власти

Вопрос о том, нужно ли ходить на демонстрации обсуждается постоянно. Сформировались две противоположные точки зрения. Одна: ходить. Другая: не ходить. Последняя очень ярко выражена у Латыниной в «Коде доступа» на Эхо. Привожу её наиболее важные высказывания.

Я не понимаю, зачем нужно было собираться без повода 15 сентября.
Мне кажется, что на сегодняшний день митинги себя изжили.
Больших подвижек не случится, пока не увеличится число протестующих.
На мой взгляд, хождением на митинги, не приуроченные ни к какому важному политическому процессу, это число увеличить нельзя. С митингами пора заканчивать до серьезных вещей.

Противоположную точку зрения высказал там же на Эхо Акунин. Вот, что он говорит:
С одной стороны: новизны давно уже нет. Митинговая стилистика себя изжила. Но верно и то, что людей пришло не меньше, чем на демонстрации до «закручивания гаек». Это значит, что аресты и обыски никого не испугали. Движение утратило эйфорию, но не ослабело. Да, митинги надоели, но потребность протестовать все равно заставляет людей выходить. Демонстрации превратились из праздника в будни оппозиционной борьбы. Навальный прав, когда говорит, что на них нужно ходить, как на работу.

Демонстрации и митинги, начавшиеся в декабре прошлого года, не заставили власти пойти даже на малейшие уступки (например, разрешить партийные блоки), не говоря уже о таких требованиях, как назначить перевыборы в Думу или перевыборы президента. Власти возможно пойдут на уступки, если численность демонстрантов резко возрастет, и на улицы Москвы выйдет не 100,000, а 500,000, которые заблокируют весь центр, займут Манежную площадь и откажутся расходится даже ночью. Вероятность такого события сейчас почти равна нулю.

 Что может заставить власти уступить? Кампания гражданского неповиновения. Все серьёзные наблюдатели, считают, что протестное движение к этому ещё не готово. Есть отдельные эпизоды. Несколько смелых девушек начали практиковать такие методы: в ментовской при задержании отказываться называть фамилию, не брать с собой паспорт. Тебя не могут опознать, составить протокол и передать дело в суд. Если же всё-таки, хоть и безымянно, отправят в суд, в зале суда ложиться на пол. Одно заседание суда с Верой Терешиной, лежавшей на полу, уже было. Теперь этих девушек в суд больше не волокут. Если присудят отбывать «сутки», в камере объявлять голодовку. Татьяна Стецура держала сухую голодовку девять дней.

Признаемся честно: многие ли из нас готовы на такое поведение? Если же со временем акции гражданского неповиновения примут массовый характер, то 5, 10, 15 суток закончатся, и начнут отправлять в лагеря. Как мне кажется, идти в лагеря готовы немногие. Открыто об этом заявил Удальцов, сказав, что готов идти за всех. Очень благородно, но сидеть придется за самого себя. Без готовности получить срок, кампания гражданского неповиновения не начнется. Власти, чтобы предупредить серьёзное сопротивление, устроили провокацию на Болотной - горловину, давку, столкновения с полицией и Омоном, и теперь больше десяти ребят получат срока. Готовится показательный процесс, чтобы мы все знали, что ГБ серьёзных протестов не допустит.

Тут полезно вспомнить, что было в диссидентском движении. Оно возникло, как протест против беззакония властей. Главное требование - не преследовать за убеждения, за высказывания, которые власти считают клеветническими или антисоветскими, и за это арестовывают и дают срок. Активисты диссидентского движения знали, что срок неминуем, и всё равно продолжали свою деятельность. Сначала давали три года за клевету, но отсидев «трёшник», возвращались в движение. Тогда гебисты вернулись к 70 статье - антисоветская агитация, направленная на подрыв советского государственного строя. Она до семи лет, но разрешалось добавлять до пяти лет ссылки. Появились различные сочетания: 4+2, 5+3, 7+5. Иногда ссылку не давали, и тогда было просто: 5 или 7. За полтора десятилетия в центральном потоке движения было арестован порядка 500 человек, а с национальными и религиозными движениями больше 1000. Некоторые диссиденты сидели по два, три и даже четыре раза.

Из того, что наше протестное движение пока не готово на такой жертвенный путь, следует ли, что надо прекратить демонстрации? Нет, конечно. Как говорит Акунин, потребность протестовать всё равно заставляет людей выходить. Да, выходить и протестовать против преступной власти, против того, что они уничтожили гражданские и политические свободы, фальсифицируют выборы, нас за людей не считают. Демонстрации это не только протест. Мы отстаиваем человеческое достоинство и показываем властям, что мы не быдло и запугать себя мы больше не дадим.

Сколько же можно ходить? Ходить нужно каждый раз, когда организуется демонстрация. Но нет же результатов. Это неправда. О протестах узнаёт всё большее количество людей в стране. Они видят, что есть люди, которые не мирятся с беззаконием и постоянно это демонстрируют. Но есть и более важный результат. Каждая демонстрация медленно, но верно подрывает легитимность власти.

Диссидентское движение не ставило политических целей, но постоянными разоблачениями беззаконий оно серьёзно подорвало легитимность советской власти. Хрущёв не сомневался, отдавая приказ стрелять в восставших в Будапеште в 1956 и в рабочих в Новочеркасске в 1962. Брежнев не сомневался, отдавая приказ подавить становление демократического социализма в Чехословакии. Горбачёв уже не посмел сам отдать приказ подавить демонстрацию в Тбилиси и протестное движение в Вильнюсе, а спрятался, заявив, что он об этом ничего не знал. В решающие дни 19-21 августа, когда тысячи москвичей вышли защищать Белый дом, никто из ГКЧП - ни Крючков (КГБ), ни Пуго (МВД), ни Язов (армия) - никто не решился подавить восстание москвичей. Ощущение легитимности представителями власти было настолько подорвано, что никто из ГКЧП не посмел отдать приказ стрелять. Они не чувствовали себя вправе сделать это. Это и есть утрата легитимности. Танки были всюду в Москве, но они стояли без движения.

Латынина неправа, говоря, что «с митингами пора заканчивать до серьёзных вещей». «Серьёзных вещей» не будет, если прекратится оппозиционная активность. Кризис системы начался. Каждая новая демонстрация вымывает по несколько грамм веры в свою правоту из генеральских извилин. И у ментов и омоновцев тоже. Прав Акунин: «Демонстрации превратились из праздника в будни оппозиционной борьбы». На вопрос - ходить или не ходить, ответ очевиден. Перестать ходить, это значит смириться с диктатурой Путина и генералитета ГБ и примириться с тем, что перемен еще долго не будет.

Виктор Красин,советский экономист, правозащитник, узник сталинских лагерей