Вы здесь
Последний этап упадка режима
Может ли итогом быть начало? События 2012 года говорят, что это вполне возможно. Основной итог в том, что год открыл новую страницу в развитии страны. Именно в этом году вышли на поверхность тенденции, которые будут определять наше ближайшее будущее.
О каких тенденциях идет речь? Во-первых, налицо признаки агонии режима. Вы скажете: о какой агонии вы говорите?! Присмотритесь: Владимир Путин в прекрасной форме и нет доказательств появления фронды внутри правящего класса. Отвечу: в других странах внешняя безмятежность не раз предшествовала обвалу власти. Мировая история говорит, что если власть, пытаясь выжить, обращается к прошлому, если она прибегает к репрессиям (пусть и выборочным), если она не может ни удержать статус-кво, ни начать перемены и если правящий класс пытается передать контроль за властью и собственностью по наследству — это значит, что режим вступил в последний этап своего упадка. Все эти признаки сегодня присутствуют в России.
Во-вторых, в России начался процесс нарастания общественного недовольства властью. «Декабризм», т. е. протестная волна прошедшего года, стал первым сигналом разрыва между властью и обществом. Спад протеста, который стремился улучшить власть, должен не успокоить, а наоборот, встревожить Кремль: следующая протестная волна уже не будет искать диалога.
Правда, ни агония режима, ни общественное недовольство не привели к перелому, который бы заставил страну искать новый путь. Сказывается отсутствие системной альтернативы в виде обладающей поддержкой среди населения политической силы со своей программой выхода. Не менее серьезно и то, что у самодержавия как системы правления есть ресурсы, в том числе и поддержка буржуазных сил, порожденных российским капитализмом. Новая буржуазия и обслуживающие ее группы мечтают вырваться из-под диктата силовой бюрократии. Но все дело в том, что они не готовы к свободной политической конкуренции и правовому государству. Они хотят свободы для себя, которую бы гарантировал мудрый лидер — он должен их оберегать одновременно и от засилья бюрократии, и от «люмпен-пролетариата». Так что вот парадокс: в России падение путинского режима может облегчить воспроизводство самодержавия в новой персонификации.
А пока путинский Кремль, борясь за выживание, сам подрывает свои позиции. Так, Путин был вынужден отказаться от трех ключевых принципов, которые составляли основу его правления.
Во-первых, Кремль, перейдя к репрессиям, отбросил демократические имитации и заботу о репутации. Но сделав первый шаг в сторону ужесточения правления, Кремль обречен сделать и следующий. Начинает работать закон неизбежности: неуверенность лидера заставляет его усиливать репрессии, делая режим заложником силовых структур; но все дело в том, что коррумпированные силовики никогда не будут спасать режим в час «икс». И каждый раз усиление репрессий сокращает время правления, которое к ним прибегает.
Во-вторых, поворот к традиционализму как средству консолидации вызывает недовольство и модернистов, видевших в Путине гаранта своих надежд, и традиционалистов, для которых Путин чересчур либерален.
В третьих, позволив начать травлю своих, пусть и не угрожающую последствиями (кампания «Сердюков — Скрынник»), Путин подрывает принцип сплочения команды, которая держалась на сделке «лояльность лидеру в обмен на вседозволенность». Начав сдавать своих, Путин ставит под вопрос их лояльность себе. Его команда не может не осознавать, что отныне Путин не является гарантией ее выживания. Напротив, они — гарантия нахождении Путина в Кремле. Осознание этого факта всегда ведет к поиску нового центра притяжения.
Судьба режима предрешена — логику агонии еще никому и никогда не удавалось обмануть. Вопрос времени, когда история поставит свою точку. Но система персоналистской власти еще имеет возможность воплотиться в новом единовластии. В России сохраняется почва для его воспроизводства в двух вариантах — в виде милитаристского и фундаменталистского режима, готового к массовым репрессиям и закрытию страны, и в виде возвращения к плюралистическому и открытому для мира олигархическому режиму, опирающемуся на лидера. Но и последний режим в целях своего выживания вновь, как и Ельцин в 1999 году, обратится к «путинизму» для защиты. Разница лишь в том, что у нового «путинизма» не будет времени для игры в либерализм: созданной Путиным репрессивной базой, скорее всего, воспользуется милитаристский режим. По мере своего исчерпания каждое новое самовластье пытается защищать себя все более жесткими средствами, пытаясь подавить поднимающееся недовольство. Почему тогда сам Путин не может стать отцом такого режима? Пока в истории не бывало, чтобы лидер после 12 лет правления и имитации силы вдруг начал восприниматься в обществе как олицетворение реальной силы.
В конечном итоге будущее самодержавия в России зависит от того, сумеет ли здесь оформиться политическая альтернатива и какой она станет — альтернативой Путину либо альтернативой cистеме, которую сегодня представляет Путин. Пока более консолидировано течение буржуазных самодержавников, которые имеют в своем распоряжении как медийные, так и финансовые ресурсы. Они готовы договариваться с авторитарной властью об уступках для себя. Среди них немало яростных низвергателей Путина. Но, вспомнив Удальцова либо Тора с Крыловым, они будут готовы терпеть Путина либо его преемника.
Оппозиция самодержавию как cистеме, выступающая за его демонтаж, все еще маргинальна и не имеет ресурсов. Но главное — у нее нет сплоченного социального субъекта, который бы был готов бороться за свободу для всех, т. е. за реальный переход к правовому государству.
Наступающий 2013 год должен показать, сумеет ли несистемная оппозиция консолидироваться и найти свою социальную опору. Не сумеет — будем готовиться к новому самодержавию. У нас будет выбор — либо единовластие, которое подавит свободу всех, либо единовластие, которое даст свободу немногим и временно. И вновь придется начинать с начала. Но уже без иллюзий и надежд, что самодержавие можно очеловечить и с ним можно договориться.