Общественно-политический журнал

 

От путинизма - к султанизму

В этом месяце началась очередная российская революция. До того, как российский народ выйдет на улицы, чтобы свергнуть диктатора, пройдет еще два, три, а может быть, и четыре десятка лет (в первую очередь, это будет зависеть от цены на нефть), однако 24 сентября наиболее вероятным путем России в среднесрочной перспективе стала революция, а не эволюция.
Причина этого в заявлении, которое сделал на прошлых выходных Медведев. Сказав, что в следующем марте он отойдет в сторону и уступит Путину дорогу в Кремль, он, тем самым, дал понять, что правящая клика не сумела организационно закрепить свой контроль над страной.

То, что Россия - не демократия, мы знали с 1996 года. Теперь мы знаем, что Россия – это не диктатура, контролируемая одной партией, духовенством или династией. Это просто режим, подконтрольный одному человеку.

"Не существует такого понятия как путинизм без Путина", - написал на этой неделе в журнале The National Interest профессор Военно-морского колледжа США Николас Гвоздев,занимающийся исследованиями в области национальной безопасности.

"Путин по-прежнему должен принимать во всем личное участие, быть у руля своей системы для ее функционирования".

Новая реальность может выглядеть как победа Путина. Но это ущербный триумф.Возвращение Путина к абсолютной власти одновременно означает признание того факта, что он и его подельники не смогли осуществить проект, который они сами начали в 2008 году. И эта неудача станет ахиллесовой пятой будущего президента Путина.

Целью проекта было создание самовоспроизводящейся институциональной базы для путинского режима, возникшего в 2000 году, когда Путин сменил у власти Бориса Ельцина и начал демонтировать зачатки демократических структур, которые первый лидер независимой России частично создал, а частично терпел.

«В 2008 году Путин дал понять: “Мы - не среднеазиатская республика, и не собираемся строить персоналистский режим. У нас будут институты власти”, - объяснил председатель софийского Центра либеральных стратегий Иван Крастев, один из наиболее знающих экспертов по российской власти. – Теперь этот проект забыт. Сами идеи правящей партии и партийной карьеры, как в Китае – все это не сработало».

Превращение России в то, что политологи называют султанизмом или неопатримониальнымрежимом идет вразрез как с российской историей, так и с мировыми тенденциями.

В Кремле правило множество кровавых диктаторов. Но цари обосновывали свою легитимность, опираясь на происхождение или православную веру. Власть генеральныхсекретарей держалась на партийных структурах и идеологии. Основа правления Путина –
исключительно сам Путин.

Переходя к султанизму, Россия также идет не в ногу с остальным миром. "Арабская весна" была восстанием против ряда наиболее могущественных неосултанов. Характерно, что в большинстве оставшихся на Ближнем Востоке диктатур правят не просто авторитарные лидеры, а наследственные монархи. Из всех ведущих мировых держав, к которым Россия отчаянно стремится принадлежать, только в ней правитель может сказать: «L’état, c’est moi» («Государство – это я»). Китай, безусловно, авторитарен, но он – как раз то самое однопартийное государство, которое Путин не сумел построить.

Одна из характерных черт патерналистских режимов заключается в том, что они правят с помощью страха и унижения. Вспомните лозунги на улицах Туниса и Египта, показывавшие, что люди вышли на акции протеста, чтобы вернуть себе чувство собственного достоинства.

Сейчас это чувство в России утрачивается. Один аналитик, раньше всегда говоривший со мной свободно, попросил его не цитировать. Когда я спросила одного российского бизнесмена, находившегося в Европе, что думают о происходящем его друзья в России, он был шокирован моей наивностью. Политика Кремля, объяснил он, - это больше не тот вопрос, который в России безопасно обсуждать по телефону.

Чувство унижения еще больше.

«Многие мои друзья разочарованы тем, что решение ,принятое двумя друзьями в частном порядке, может определять судьбу их огромной и великой страны», - сказал мне один олигарх из бывшего СССР.

Больше всех был унижен Медведев, которому пришлось самому объявить о своем уходе из Кремля.

«Медведев сейчас – это абсолютный символ слабости, - считает Крастев. – Либералы теперь ненавидят его еще больше, чем Путина».

Впрочем, не ждите, что западный бизнес будет на это жаловаться. Когда речь идет о взаимодействии с государством, особенно иностранным, бизнес предпочитает «принцип одного окна» - а персоналистская диктатура обеспечивает именно это. Как заявил один из европейских топ-менеджеров: «Мы приветствуем эту кандидатуру. Путин замечательно поддерживает производство».

Другая вещь, которая импонирует западным топ-менеджерам в ведении дел с диктаторами - это предполагаемая стабильность. Это не совсем миф — чтобы понять, каким нестабильным может быть постсоветское государство, если оно решит поэкспериментировать с демократией, достаточно посмотреть на Украину – но и не совсем правда.

Патерналистские режимы могут быть очень сильными, но одновременно они очень хрупкие. У них есть два главных уязвимых места. Первое - это деньги. Страх и унижение являются важными рычагами неодиктатора, но он нуждается и в наличных. Российский экономист, с которым я говорила, подсчитал, что если цена на нефть упадет ниже $60 за баррель и задержится на этом уровне, власть Путина вскоре окажется под угрозой.

Во-вторых, вопросы смены правителей. Центральная проблема для режима, который держится на одном человеке, заключается в том, что такой режим не предусматривает механизма передачи власти. Именно поэтому Путин попытался подвести под российский авторитаризм институциональную основу.

«Для режима такого типа единственная возможность передачи власти – это клонировать правителя, - полагает Крастев. - В 2008 году Путин хотел убедить нас, что он – как в свое время Ельцин – может уйти в отставку и отправиться на дачу. Теперь для Путина не будет никакой дачи. Он должен будет умереть в Кремле».

Кристия Фриланд