Волонтерку «Армии красоток» Надин Гейслер, помогавшую украинским беженцам, приговорили к 22 годам

2-й Западный окружной военный суд назначил 22 года лишения свободы активистке Надин Гейслер (Надежде Россинской). После начала полномасштабной войны она основала волонтерское движение «Армия красоток», которое помогало украинским беженцам. Также судья оштрафовал Надин Гейслер на 320 тысяч рублей.

Волонтерку арестовали в Белгороде в феврале 2024 года. Изначально ее обвинили в «публичных призывах к осуществлению деятельности, направленной против безопасности государства». Затем против нее возбудили дела о содействии «террористической деятельности» и госизмене. По версии российских следователей, они собирала деньги на финансирование ВСУ.

Обвинение требовало приговорить ее к 27 годам лишения свободы. «План такой: рекорд в России среди женщин — это Дарья Трепова, которой дали 27 лет. Мне хотят дать так же 27. Я планирую попросить судью, конечно, меня отпустить, но в ином случае, если он даст как прокуратура запросила — я попрошу дать 27 лет и 1 день, чтобы поставить новый рекорд в России», — говорила Надин Гейслер в суде после прений.

По версии обвинения, 31 августа 2023 года Надин Гейслер опубликовала пост в инстаграме, в котором призывала жертвовать деньги украинскому батальону «Азов» (признан террористической организацией в России и запрещен). Надин Гейслер отрицает, что аккаунт, с которого опубликован пост, принадлежит ей.

На момент ареста волонтерки этот аккаунт в инстаграме был уже удален. В суде девушка и ее адвокаты говорили, что им неизвестно, что это за аккаунт и кто его вел.

По словам Алексея Прянишникова, следствие не смогло установить ни IP-адрес устройства, с которого был опубликован пост, ни место, откуда совершались действия, в которых обвинили его подзащитную (то есть, обвинение оказалось надуманным и голословным - ЭР).

"Все три уголовных дела возбуждены за один и тот же пост в аккаунте в инстаграме, не принадлежащем Надежде", – писал Прянишников.

Кроме того, он утверждает, что следствие не предоставило никаких доказательств перечисления волонтеркой денег «Азову».

Надин вину не признает. "Я находилась в Грузии, я находилась в Турции, мой телефон был в свободном доступе, поэтому я не могу знать и сказать, кто размещал эти посты, но лично я не оказывала помощь Вооруженным силам Украины. С самого начала СВО эта страна разными способами пыталась запугать и оттолкнуть от волонтерской деятельности. Писались статьи, были угрозы личные, была стрельба по складу, был поджог участка моих родителей. И сейчас это все набирает, как мне кажется, еще больше ужасные обороты", – сказала она во время избрания меры пресечения в суде.

В СИЗО у Надин Гейслер начались проблемы со здоровьем: ее беспокоили тахикардия, проблемы со зрением, острые головные боли и слабость, из-за которой она не может стоять на ногах.

Речь активистки в суде с последним словом продолжалась более 20 минут. Фрагменты:

Я считаю, что все 14 томов моего уголовного дела состоят из лжи, теории и предположений ФСБ. При рассмотрении дела по существу выходит, что никаких доказательств моей вины нет. А как здесь неоднократно было озвучено, слухи, догадки и предположения не являются доказательством.

Принадлежность аккаунтов не доказана, не установлено даже IP-устройство. Переводы делались иностранной гражданкой лично со своего устройства и мобильного банка, к которому я не имела доступа, о чём она говорила, не скрывая. Я неоднократно слышала, чтобы людей судили за денежные переводы, даже если это было по незнанию, кому или на что предназначались деньги. Но я ни разу не слышала, чтобы осудили человека, который не делал этих переводов и даже не мог осуществить это возможно.

<...>

Почему сторона обвинения так пристрастно заостряет внимание на том, что я могу говорить, употребляя слова на украинском языке, как будто это является какой-то уликой. Или же украинский язык потенциально угрожает конституционному строю и безопасности Российской Федерации, в чём меня обвиняют с 1 февраля 2024 года?

Тогда выходит полнейший абсурд. Ведь согласно Конституции всё той же Российской Федерации я могу говорить абсолютно на любом языке. Нельзя выступать в защиту русского языка на территории Украины и при этом выставлять украинский язык на территории России чуть ли не в качестве доказательства вины.

<...>

Вопрос со стороны обвинения: благодарили ли меня когда-либо украинцы за оказанную им помощь и делали ли они это публично? Почему-то был адресован моей маме, а не мне. Но никто не ответит лучше меня на этот вопрос.

Благодарили. С самого первого раза, когда я не оставила людей ночевать на улице с 7 на 8 марта 2022 года. С самой первой консервы и буханки хлеба. Благодарили по аудио- и видеозвонкам, сообщениям, в комментариях к моим социальным страницам групп, в моих публикациях и сторис. Благодарили лично. За спасение своей жизни, за то, что ребенок одет, накормлен или получил лекарство. За то, что ребенок попросту нашелся на территории России и вернулся к матери.

Меня даже благодарили за то, что похоронила дочь по-человечески, а не оставила лежать ее труп в морге.

Благодарили за то, что успели увидеть дедушку живым. И даже рассказали, что в последние дни своей жизни он попросил принести ему в больницу консервы из дома, которые я привезла ему в гуманитарную помощь. Со словами: «Консервы Надин самые вкусные». Этот человек помнил обо мне и моих поступках даже на одре смерти.

<...>

На протяжении всего следствия меня склоняли принять на себе незаслуженную вину. Меня шантажировали не преступлением, а добродетелью. Мне обещали, что я сгнию в стенах системы, что я пойду по стопам Алексея Навального, намекая на мое здоровье, что я никогда не рожу. Но даже если меня осудят, если я и закончу свою жизнь в стенах колонии, то не умру бездетной, как этого хотели некоторые.

Я сама наградила себя правом считаться многодетной матерью, матерью всех детей, которым удалось помочь. И никакое наказание никогда не затмит радость осознания того, что все они живы и в безопасности.

Можно сфабриковать материалы дела, можно запугать и создать свидетелей, но невозможно уничтожить правду в виде десятков тысяч людей, которым была оказана помощь. И миллионы людей тому свидетели.

<...>

Если все-таки меня не оправдают, если вдруг будет запрашиваемый срок 27 лет, дайте тогда 27 лет и один день. Пусть хоть что-то необычное будет. Побью новый женский рекорд. У меня все. Спасибо, что выслушали».

До российского вторжения в Украину Надин Гейслер работала фотографом, после 24 февраля 2022 года начала заниматься сбором средств для беженцев и вывозом животных из Украины, организовала волонтерское движение «Армия красоток». Вместе с другими волонтерами отвозила украинцам продукты и лекарства, помогала эвакуировать украинцев из зоны боевых действий. В мае 2022 года она рассказывала об этом Би-би-си.

Би-би-си также известен случай, когда Надин Гейслер помогла женщине из Украины отыскать своих потерянных детей — в силу обстоятельств в разгар войны жительница Харьковской области оказалась со своими детьми по разные стороны фронта и потеряла с ними связь. Волонтерка спустя несколько месяцев поисков смогла обнаружить детей в одном из регионов России, благодаря чему стало возможным воссоединение семьи.

По сообщениям СМИ, волонтерка уехала из Белгорода в мае 2023 года после того, как девушку, которая донатила Гейслер, задержали в аэропорту российские пограничники. Тогда же она писала в инстаграме, что в Белгороде больше не осталось волонтеров из «Армии красоток».

Позже она вернулась в страну. В феврале 2024 года Надин задержали при возвращении из Грузии. Почему она решила вернуться в Россию, неизвестно.

Террористка, экстремистка и "армия красоток"

Утром на небольшой кухне тишина. На столе недопитый кофе, пачка сигарет и полная пепельница. Над столом белый ватман с множеством приклеенных стикеров. "Бердянск, семья. Строймат, гумка". "Эвакуация. Родители + пять котов + овчарка". "Дети в оккупации. Медикаменты, каши, смеси, подгузники". В каждом стикере – человеческие жизни. Если какой-то стикер исчезает, значит, задача выполнена.

Это съемная квартира 28-летней белгородской волонтерки Надин Гейслер, бежавшей из России в мае 2023 года после угроз и перспективы ареста, но продолжающей помогать украинцам.

В 15 лет, окончив 9 классов, она поступила в московский Артколледж, училась на модельера и конструктора одежды. Денег на обучение у родителей не было, поэтому параллельно пришлось работать. Через три года, отчислившись с третьего курса, Надин вернулась в Белгород. До войны она делала стильные студийные фотографии, занималась зоозащитой и вместе с мамой выращивала цветы в большой теплице.

24 февраля 2022 года для Надин стало шоком.

А потом началась волонтерская работа, почти круглосуточная. За год и три месяца Надин Гейслер и ее команда, состоявшая в основном из девушек – Надин назвала ее "армией красоток", – помогли выжить более чем 45 тысячам жителей на оккупированных территориях и вывезли из РФ более двух тысяч украинцев. Чтобы после увиденного оставаться способной делать свое дело, по словам Надин, пришлось убить в себе все эмоции.

– Когда перед тобой женщина с оторванными ногами, ты можешь заплакать, заистерить, впасть в ступор, – говорит Надин. – И она умрет, скорее всего. Может быть, она и так умрет, но если ты не успеешь связаться с ее родственниками, то у них не будет последней возможности с ней поговорить. Поэтому либо ты берешь себя в руки и просто как робот делаешь эту работу, либо сходишь с ума.

Уехать из России Надин решила одним днем, после того как девушку, отправившую донат на ее счет, задержали на погранконтроле в аэропорту и подвергли допросу.

– Ее завели в отдельную комнату, и ее сотрудник ФСБ начал допрашивать. Кричал на нее, угрожал наручниками и статьей, – рассказала она позже Надин. – Сказал ей, что она отправила 300 рублей гражданке, признанной террористкой и экстремисткой за то, что донатила ВСУ, а сейчас якобы скрывается за границей. А я на тот момент в России была.

Через несколько дней после этого Надин вышла со своего склада с гуманитарной помощью в Белгороде, оставив телефон и ноутбук.

– За сутки до отъезда у меня была рыжая грива до бедер. Я подстриглась, десять машин сменила, пока по России ехала. Когда границу с Белоруссией пересекала, мне казалось, я вообще не дышала, – вспоминает Надин. – Просто улететь самолетом не рискнула, боялась, что не выпустят. Я много дел успела провернуть, которые явно не нравились российской стороне. Вывозила людей в Европу и обратно в Украину. В том числе тех, кто был на карандаше у ФСБ и кем они интересовались.

Отъезд из России, по ее словам, стал вторым "большим страхом", который она пережила в своей жизни. Первый был во время поездок на оккупированные территории. Но страшно было не погибнуть от "прилета", а вместо поездки к людям, которые ждут еду и лекарства, отправиться в подвал, где с тобой могут сделать все, что угодно.

– Просто не станет тебя в этом подвале в один момент, и все, – говорит волонтерка. – А потом расскажут, что пала жертвой обстрела ВСУ. Классно, удобно, никто не докопается до правды. Хотя у меня с самого начала работы были заготовлены записки для родственников, что делать и с кем связываться, если я пропаду.

Первые одиннадцать беженцев она приютила в своей однокомнатной квартире, где жила с сестрой.

– Мне позвонила знакомая, которая была в Харькове как раз в те дни, когда люди прятались в метро, и сказала, что мама ее подруги пытается выехать из оккупации, – вспоминает волонтерка. – И у нее нет ни денег, ни родственников в России. Она просто схватила документы, собаку и пытается выбраться. Естественно, я сказала, что могу встретить ее на границе, и она может жить у меня, сколько потребуется.

Через некоторое время к женщине добавились бабушка и дедушка с двумя детьми и двумя собаками, семейная пара с грудным ребенком и собакой. Звонки с просьбой приютить продолжались всю ночь, и следующим утром Надин встречала у собственного подъезда 14 человек. Все они вместе со своими животными разместились в ее квартире.

– Они попросили спуститься и посмотреть на них. Я сначала не поняла, подумала, что им нужно помочь поднять вещи, – рассказывает Надин. – А они говорят: "Вы сначала посмотрите на нас, может, не захотите пускать". Я выхожу, а они все в каких-то пледах закутаны, дети в старых пуховиках перепачканных, потому что в подвалах сидели. Мы достали им все, что было. Одеяла, подушки, свитера, укрывали куртками. На полу все расстелили и всех уложили. А сами с сестрой на балкон ушли спать.

Надин до сих пор не может забыть первую реакцию бежавших украинцев, будто переместившихся из подвалов в параллельный мир, где есть горячая вода и свет. Детей, которые трясущимися руками ели обычные вареные макароны, и мужчин 50+, надевавших ее разноцветные толстовки. Никакой другой одежды у них не было.

Через четыре дня первая партия беженцев разъехалась по знакомым и друзьям в разных городах. Впоследствии, немного обустроившись и скопив какие-то деньги, все они уехали из России в Европу. По словам Надин, из многотысячного потока прошедших через нее украинцев в России остались единицы. В основном те, у кого нетранспортабельные родственники или дети, при оккупации и эвакуации получившие тяжелые психологические травмы и не готовые к новому переезду.

За те несколько дней, что первые беженцы провели у Надин, они многое рассказали об ужасах российского вторжения. Но на предложение все это записать ответили категорическим отказом, были очень напуганы. Рассказы "освобожденных" и сюжеты об "освободителях", которые показывали населению по российскому ТВ, были как две разных реальности.

– К одной девушке просто вошли, дверь выбили ногой. Российский военный прошел на кухню, положил ноги на стол: "У тебя есть шанс прямо сейчас забрать свои манатки и уехать отсюда. Это будет одолжением для тебя", – рассказывает Надин. – Из тех, кто выходил из подвалов за едой или водой, многие не возвращались. Сосед вышел – и тут же прилет. Его потом по частям в ведра собирали… Они просили, чтобы я сидела тихо после всего, что узнала. Больше за меня, кажется, волновались даже, чем за себя.

"Сидеть тихо" Надин не смогла. 20 марта, одевшись в цвета украинского флага, она вместе с младшей сестрой вышла на площадь в Белгороде и раздавала прохожим цветы. К ним сразу же подошла толпа росгвардейцев.

– Я им объяснила, что никаких законов мы не нарушаем, ничего не выкрикиваем, ни к чему не призываем. А дарить людям цветы в желтом платье и голубых колготках законом не запрещено, – говорит Надин. – Они постояли, глазами похлопали и отошли. Но буквально минут через пять подошел какой-то мужчина агрессивный в гражданской одежде. С матом и угрозами нас выгонять начал, а потом вырвал у нас цветы и плакаты. Я побежала в сторону росгвардейцев, но они отвернулись, будто ничего не происходит.

Потом росгвардейцы, не "замечавшие" происходящего, подбежали, схватили их вместе с сестрой и нападавшими, и всех вместе поволокли в сторону автозаков.

– Мне стало плохо. Приехала полиция, контрразведка. Вызвали скорую. Вокруг была огромная толпа, – вспоминает Надин. – Мне оказали медицинскую помощь, сделали электрокардиограмму, кажется. А потом подошел следователь и нас увезли в отдел. Там держали часа три.

В полиции у сестер сразу же отобрали телефоны, полностью просмотрев все личные переписки и фотографии. А на попытки заявить о своих правах, по словам Надин, дали понять, что “здесь это не работает”.

После задержания на площади были суды, с одного из которых Надин увезли на скорой с гипертоническим кризом.

– Судья себя так вела, что я думала, мне вместо "дискредитации" еще и какую-нибудь госизмену впаяют, но в итоге была только административная статья. Наверное, помогло, что мне плохо стало, – говорит Надин.

После первых украинцев (всего их через квартиру Надин прошло около ста) поток беженцев увеличился в разы, просьбы кого-то приютить и обогреть приходили беспрерывно. Вместить всех нуждавшихся в крыше над головой съемная однушка уже не могла. Размещать людей начали на уже открытых к тому времени складах гуманитарной помощи и в хостелах, на оплату которых уходило до 300 тысяч рублей в месяц.

Очень быстро Надин стала не только помогать беженцам в Белгороде, но и доставлять помощь на оккупированные территории, параллельно организовывая оттуда эвакуацию людей. Благодаря донатам, они открыли три склада с гуманитарной помощью (два в России и один в Украине), купили бронеавтомобиль и регулярно отправляли гуманитарку на оккупированные территории. Сначала Надин и ее команда вывозили людей из Харьковской области, потом еще из Донецка и Луганска. Гуманитарку в захваченные российскими военными населенные пункты она возила сама.

Одним из самых тяжелых эпизодов, по словам Надин, была доставка гуманитарных грузов и эвакуация людей из Казачьей Лопани (поселок в Харьковской области, освобожден ВСУ в сентябре 2022 года) – с апреля прошлого года оттуда не выпускали местных жителей.

– Месяца два, наверное, я пыталась проехать туда, – рассказывает Надин. – Один раз мне на блокпосте сказали, что могут меня пешей пропустить, если я хочу. А у меня тогда уже просто критическая ситуация была. Там, в Казачьей Лопани, 6-летняя девочка, мама ее в Харькове с ума сходит и не может ребенка забрать. Я уже просто кричала на этом блокпосту, что у меня там ребенок, который чудом после прилета в ее дом выжил, потому что ее в подвале сельсовета успели до этого спрятать, и 26 беременных на поздних сроках, одна с угрозой выкидыша. Бабушки при смерти с онкологией.

Но и после этого военные Надин в поселок не пропустили. Разрешения на проезд удалось добиться лишь тогда, когда многочисленные подписчики волонтерки в инстаграме по ее просьбе стали массово отправлять обращения в Минобороны, ФСБ, МВД, комитет по правам человека и губернатору Белгородской области с требованием пропустить волонтеров. Самой Гейслер, звонившей на горячую линию Минобороны и ФСБ, при этом ответили, что запрета на въезд или выезд из Казачьей Лопани нет и покидать поселок могут даже мужчины призывного возраста.

– И тут я понимаю, что их просто так удерживают, – продолжает Надин. – Когда мы всю эту шумиху подняли, сразу же российские СМИ подтянулись. Сделали репортаж о том, как первые три автобуса эвакуируют людей. Военный снимает с себя бронежилет, надевает на ребенка. В общем, все красиво… Ладно, хотя бы что-то сдвинулось, и я уже смогла проехать туда. Когда я подъехала к сельсовету, где нужно было груз с гуманитаркой оставить, ко мне за считаные минуты сбежалась целая толпа. Хватали за одежду со слезами: "Помогите нам уехать, мы даже не из Казачьей, мы из Цуповки, у нас там все разбомбили". Я начала записывать имена, и тут глава сельсовета подбежал и вырвал у меня тетрадку из рук.

Списки тех, кого нужно эвакуировать, глава оккупационной администрации поселка Казачья Лопань Максим Губин обещал предоставить сам, но так и не сделал. Впоследствии Надин поняла, что ее приезды в Казачью Лопань Губину не выгодны. Привезенную гуманитарную помощь волонтерка оставила в сельсовете, служившем пунктом выдачи, только два раза. А обнаружив, что помощь не доходит до адресатов, стала развозить ее сама в каждый дом.

– Мы узнали, что гуманитарку воруют, – говорит Надин. – Мне несколько семей сказали, что из полного строительного мешка на 50 кг они получили только пару пачек макарон и пачку чая. Я знала, на какой у меня адрес и что положено, чуть ли не сколько рулонов туалетной бумаги должно быть, не говоря о лекарствах, которые от двух до тридцати пяти тысяч стоили. Пришлось все развозить самой, хотя этот населенный пункт очень сильно обстреливали.

Начав лично доставлять гуманитарную помощь и общаться с местными жителями, Надин узнала много "ненужного". Например, что оккупационные власти берут налог с местных жителей даже за продажу овощей с собственного огорода. А три КамАЗа зерна, отправленные в поселок российским МЧС, до людей просто не дошли.

– Естественно, им не интересно было, чтобы я каталась по селу и собирала эту информацию, – усмехается волонтерка. – В мой предпоследний приезд ко мне подошел один мужик, отозвал в сторонку и сказал, что я этому главе местной администрации и его приближенным поперек горла со своей гуманитаркой и эвакуацией людей. И шепнул: "Надиночка, тебе приезжать не надо сюда больше. Они тебя убьют".

Через несколько дней после возвращения из Казачьей Лопани у Надин и ее сестры заблокировали карты Сбербанка, куда поступали пожертвования, а на склад с гуманитарной помощью в Белгороде пришли двое неизвестных мужчин, которые расспрашивали, можно ли отправить донат на гуманитарную помощь через карту Сбербанка.

– Я им сказала, что со Сбером как раз сейчас проблемы, но буквально через сутки мы все наладим и выложим новые реквизиты, – рассказывает волонтерка. – И тут один из них отвечает: "Ну, это привет тебе с Лубянки за Казачку. Нехер лезть, куда не просят". Развернулись и ушли. А до блокировки мне на эту карту переводы по 10 копеек приходили с комментариями, что это мне на гроб, на венок и на похороны.

Надин уехала из России и закрыла склады с гуманитарной помощью.

Она продолжала работать координатором и круглосуточно организовывала эвакуацию людей с оккупированных украинских территорий, помогала перебраться за границу украинцам, вынужденно оказавшимся в России. Времени на сон у нее по-прежнему было не много. В основном между бесконечными "созвонами” с волонтерами, перевозчиками и людьми, которые просят о помощи и в два часа дня, и в четыре утра.

– Меня давно тошнило от власти в России. Я просто надеялась, что заработаю денег и уеду. Буду приезжать в гости к родителям, да, но не жить. Потому что никакого светлого будущего я там не видела. А потом началась война, появились люди с круглосуточными звонками и мольбой о помощи. Нужно было как-то продержаться там, чтобы им помочь. И я продержалась, сколько могла.