Александр Твардовский. «Между мамой и революцией»

Этим летом я должен был представить в Москве вышедшую в этом году мою книгу – биографию Александра Твардовского – по видеосвязи в Высшей школе экономики. В последний момент презентацию отменили по совету юридического отдела ВШЭ, как мне сказали.

Хотя это и было отчасти ожидаемо, отмена моей лекции лишила меня возможности поговорить с российскими студентами о человеке, чья жизнь и опыт во многом перекликаются с их собственной жизнью в России сегодня.

В молодости авторитарное государство поставило Твардовского перед невозможным выбором. Это оставило в нём глубокое чувство вины на всю жизнь, но одновременно укрепило его веру в силу литературы — в её способность честно говорить о прошлом и показывать правду, даже когда эта правда трудна и неудобна.

«Между мамой и революцией»

В отроческие годы Александру страшно хотелось стать поэтом. Но отец, человек крутой и строгий, хотя и любил русскую литературу, хотел, чтобы сын работал с ним в кузнице и, возможно, унаследовал семейное хозяйство. В своем дневнике Твардовский писал: «Мне тяжело его видеть, невыносимо с ним разговаривать. Но с ним мне придется работать все лето с глазу на глаз».

В январе 1928 года Александр отправился в Смоленск, где собирался жить у знакомого молодого поэта. Для него это была попытка вырваться из жизни, предопределенной отцом: во время прощания, как вспоминал его брат Иван, Твардовский «видел, что отец чувствует себя нехорошо, и, поборов в себе сковывавшую его гордость, подал отцу руку, и отец даже встал, что-то хотел сказать, чего-то ждал, но... их руки вдруг разомкнулись... Слов не получилось».

В те годы Твардовский был убежденным сталинистом. Он беззаветно верил в необходимость коллективизации сельского хозяйства и раскулачивания. Лично ездил в агитпоезде, убеждая сомневающихся крестьян перейти в колхозы.

Но тут каток борьбы с кулачеством докатился до его собственной семьи. В марте 1931 года Твардовских арестовали и сослали на северный Урал. Перед Александром встал страшный выбор: если не отказаться от семьи, он тоже будет сослан и потеряет все надежды стать поэтом.

Много лет спустя он описывал в дневнике эту дилемму так: «Значит, и я враг колхозов, враг советской власти? Так не может быть, но нет, может и будет именно так». Он обратился к знакомому партработнику, а тот ему посоветовал: «Бывают такие времена, когда нужно выбирать между папой и мамой и революцией».

Твардовский был вынужден отказаться от семьи. Когда они из ссылки обратились к нему за помощью, он ответил в письме: «Дорогие родные! Я не варвар и не зверь. Прошу вас крепиться, терпеть, работать. Ликвидация кулачества не есть ликвидация людей, тем более детей... Писать я вам не могу... Мне не пишите...»

Немного позже отцу Твардовского Трифону с младшим выном Павлом удалось бежать с места ссылки и доехать до Смоленска. Александр отказался помочь им устроиться в городе, сказал лишь: «Помочь могу только в том, чтобы бесплатно доставили вас туда, где были!»

Его можно было понять. У него было шаткое положение: он сам с большим трудом устроился в городе, у него были противники, которые охотно выпихнули бы его из литературной жизни. Но все это осталось для Александра травмой, с которой он смог разобраться только к самому концу жизни.

В его защиту надо сказать, что, как только это стало возможным, в 1936 году, Твардовский отправился в нелегкий путь на место ссылки семьи и устроил для них переезд в Смоленск, где нашел им квартиру. К этому времени он уже опубликовал свое первое значительное произведение, «Страну Муравию», и начинал приобретать репутацию серьезного поэта. Без этого «повышения» ему, вероятно, не удалось бы выручить семью.

Путь к «Василию Теркину»

Решающим временем для него стали годы войны, сначала с Финляндией, потом с Германией.

Вначале он был военным корреспондентом, писал яркие статьи о солдатах на фронте. Вот они появляются из барака, из бронемашины, из штабного здания, у него только 10 минут, чтобы познакомиться с ними, но он быстро и ярко обрисовывает их краткую биографию, черты личности и военную деятельность.

Способность вкратце суммировать выдающиеся черты любого человека, «прямо смотреть ему в душу», осталась с ним на всю жизнь и составляет значительную часть его успеха как автора.

Война с нацистской Германией была куда более суровым испытанием чем финская. Ему приказали явиться в Киевский военный округ, где он должен был писать отчеты для газеты «Красная армия». Условия там были нелегкие, особенно во время панического отступления первых месяцев.

В его обязанности входило писать безоблачные отчеты и юмористические вирши. Ему это скоро надоело. Жене Маше он писал: «Я решился больше не писать плохие стихи». Редактора стали жаловаться, что он ленив или вечно мрачен, и в конце концов его уволили.

Когда он вернулся в московскую квартиру, он уже замышлял нового героя, соответствующего тревожному положению на фронте. Результатом стала его поэма «Василий Теркин», где главный герой — фигура слегка комичная, но стойкая, мужественная и прежде всего общительная. У него всегда на уме анекдот, который он готов рассказать на радость окружающим. Он обладает знакомыми всем крестьянскими чертами, он — русский солдат на фронте.

Но главное — его создатель не замалчивает трудности войны. Уже в прологе читаем:

А всего иного пуще
Не прожить наверняка
Без чего? Без правды сущей,
Правды, прямо в душу бьющей,
Да была б она погуще,
Как бы ни была горька.

Начав серьезно писать Теркина, Твардовский убедился, что работа идет плавно и легко. Его прошлые журналистские очерки о военных наполнили воображение живыми образами разных людей и происшествий. Как он писал жене Маше, «слава богу, хоть износил кожу предрассудков юности человека, запуганного догмами и всяческой современной поповщиной. Верю одной правде-истине, больше нечему».

Без партии, без Сталина

Вышедшие в печати эпизоды поэмы вскоре стали весьма популярны среди фронтовиков. Успех среди них был несомненным. Вот отрывок из письма с фронта: «Дорогой наш поэт Александр Твардовский! Это письмо я пишу от всех наших бойцов… Собрались мы в нашей землянке все до единого, что бывает редко. И вот в разговоре все перебрали и вспомнили Василия Теркина. Это очень хорошая книга, главное — правдивая Все там правда. Наша солдатская жизнь описана боевая… Когда с нами будет жить Василий Теркин, то жизнь становится веселее и как-то легче».

Среди ведущих литературных и политических властей, однако, этот успех был под вопросом. Дело в том, что произведение ни разу не упоминает ни Советский Союз, ни коммунистическую партию, ни товарища Сталина. В продолжение почти целого года публикация эпизодов поэмы и их транляция по радио были прекращены. В конце концов, однако, власти, видимо, решили, что текст настолько благотворно действует на боевой дух военнослужащих, что публикация была возобновлена.

Самая неожиданная похвала пришла от эмигрантского писателя и нобелевского лауреата Ивана Бунина, читателя придирчивого и требовательного. Он написал знакомому: «Я совершенно восхищен его талантом. Это поистине редкая книга! Какая свобода, какая чудесная удаль, какая меткость, точность во всем, и какой необыкновенный, солдатский язык. Ни сучка, ни задоринки, ни единого готового, т.е. литературно-пошлого слова!»

СССР как мертвое царство

В послевоенное время единственным соперником Твардовского на поэтической сцене был Константин Симонов, автор знаменитого стихотворения «Жди меня и я вернусь». Начиная с 1950-го года, за 20 лет, эти два поэта попеременно были главными редакторами ведущего литературного журнала «Новый мир».

С 1950 по 1954 его возглавлял Твардовский. Главным его успехом за это время можно назвать публикацию первой части военного эпоса Василия Гроссмана «За правое дело» или, как он сейчас называется, «Сталинград».

К сожалению, борьба вокруг этого романа была настолько ожесточенной, что навсегда разъединила Гроссмана и Твардовского, которые до тех пор были крепкими друзьями.

В 1954 году Твардовского сняли с поста главреда из-за первых вариантов его новой поэмы «Василий Теркин на том свете», в которой Советский Союз изображался как своего рода мертвое царство, где правит рутина, ничего настоящего не производится, все пишут нудные и неубедительные отчеты.

Но в 1958 году его вновь направили возглавлять «Новый мир». Это назначение совпало с кульминацией кампании Никиты Хрущева против сталинского культа личности. Советскому лидеру казалось, что Твардовский будет самым удачным редактором журнала для его программы, направленной на разрушение сталинизма.

И в самом деле Твардовский стал пионером нового литературного пути. Он по-своему относился к «социалистическому реализму», официальной эстетической догме партии. Он считал, что слово «реализм» требует от писателя правдивого изображения настоящей жизни масс, т.е. не в свете будущей революции, а как она есть сейчас. Он собирал истории людей из разных слоев населения о том, как они пережили сталинский период советской жизни.

Как он сам отмечал, историкам невозможно серьезно затронуть эту тему. Он собирался восстановить ткань развития советского общества с помощью людской памяти. Без этой правды о прошлом, считал он, нельзя построить подлинный социализм в Советском Союзе.

Попытка восстановить правду о прошлом взрывоопасна, предупреждал его один из коллег по редакции Игорь Сац: «Все равно что жить в комнате, где под полом зарыт труп члена семьи, а мы решили не говорить об этом и жить хорошо и больше не убивать членов семьи».

Твардовский считал, что искусство, и прежде всего литература, призвано осветить реальность ярче и глубже, чем, например, политика. Функция литературы — «поддерживать и закреплять действительность… До того как действительность становится отраженной в искусстве, она как бы еще не совсем полна и не может с полной силой воздействовать на сознание людей… Что означала бы для русских война 1812 года без гениального произведения Льва Толстого?» Но хорошая литература должна отражать подлинное мнение автора, а не идеи, навязанные ему извне.

«На что мне журнал, если я не смогу напечатать это?»

Первым его шагом как главного редактора «Нового мира» было создание в редакции теплого человеческого общения, где члены стопроцентно доверяли друг другу, могли обсуждать самые острые вопросы, будучи уверены, что их высказывания не будут доложены «куда надо».

Твардовский обычно приходил в рабочий кабинет к середине дня, занимался неотложной перепиской, а потом к нему заходили разные члены редакции, и начинался непринужденный разговор о планах публикаций, о текущих вопросах политики и других актуальных темах. Иногда присоединялись к ним доверенные писатели и другие, готовые участвовать в обмене мнениями. Многие предлагали главреду свои рукописи.

Сложно перечислить всех писателей, которых Твардовский нашел и привел в большую литературу в это время. Он особенно любил молодых писателей из российской глубинки, вроде Федора Абрамова, Владимира Войновича, Бориса Можаева, Василия Белова, Виталия Семина.

Но одно произведение больше всего соответствовало его идеалам — это «Один день Ивана Денисовича» Александра Солженицына. Когда рукопись пришла в редакцию, он взял ее домой и, как он часто делал, начал читать ее уже в постели. Он сразу понял, что тут дело серьезное, встал, надел армейскую куртку, заварил чай и читал медленно и внимательно до самого утра.

Как напечатали Солженицына

Это было в декабре 1961 года, на пике хрущевской антисталинской кампании. Твардовский решил, что есть возможность рукопись опубликовать. На следующий день он поспешил в редакцию и дал своим коллегам ее почитать. Все были в восторге, но литературовед Александр Дементьев предупредил его, что, если такая вещь появится в «Новом мире», то власти никогда ему это не простят. «Я это понимаю, — ответил Твардовский, — но на что мне журнал, если я не смогу напечатать это?»

Чтобы провести «Один день Ивана Денисовича» через все цензурные препоны, Твардовскому пришлось в итоге обратиться к самому Хрущеву. Тот сначала не понял, почему Твардовский не может сам распорядиться о публикации. Его литературный консультант Виктор Лебедев устроил для Никиты Сергеевича чтение довольного безобидного места из текста, и тот дал добро.

Твардовский хотел закрепить успех с Солженицыным, добиваясь для него Ленинской премии в 1963 году. Но ему это не удалось. И эта неудача стала первым признаком начала смены политической атмосферы в СССР. Потом последовало падение Хрущева. Без партийной протекции Твардовскому было намного труднее, но он решил бороться дальше.

Победа Солженицына над СССР

О значении «Нового мира» в то время можно судить уже по тому факту, что в ноябре 1966 года журнал обсуждали на Политбюро. Брежнев жаловался, что журнал только и делает, что «чернит нашу партию, наш народ». Другие члены Политбюро согласились и приняли резолюцию, что Союз писателей обязан заставить журнал прекратить свою разрушительную политику и вместо этого воспитывать молодежь для военной службы и на благо cоветского государства. А если необходимо, то Твардовского надо сместить или, по меньшей мере, обуздать его назначением лояльного власти заместителя.

Союзу писателей, однако, долго не удавалось осуществить это партийное указание. Среди его членов Твардовский пользовался уникальной репутацией. Никто не смел открыто его критиковать.

Отдел культуры ЦК решил подточить «Новый мир» тихой сапой, не штурмом, а осадой. В течение 1968 и 1969 гг. партийные власти вели политику неожиданных и своевольных запретов различных публикаций в журнале. Номера выходили с опозданием на два или три месяца, к тому же в сокращенном виде. Власти надеялись, что подписчики устанут платить за неполную доставку. Но реакция читающей публики была как раз обратная: один подписчик как-то сказал, что подписка на «Новый мир» – дело чести, это как плата за оппозиционную партию.

Александр Солженицын, однако, не оказался защитником «Нового мира»; у него была своя стратегия. «Один день Ивана Денисовича» стал сенсацией не только в России, но и во многих других странах, и был переведен на многие языки мира. Благодаря «Новому миру» Солженицын стал как бы литературной державой в собственном праве и стал вести себя соответственно.

В апреле 1967 года он разослал письмо многим членам Союза писателей с уничтожающей критикой этой организации. Почему Союз писателей не требует отмены цензуры и восстановления свободы слова? Почему он даже не защищает писателей от политически мотивированных нападок? Он требовал, чтобы его письмо было обсуждено на заседаниях Четвертого съезда Союза, который вот-вот должен был начаться. Но президиум съезда распорядился, чтобы письмо вообще не было упомянуто.

Твардовский в общем соглашался с содержанием письма Солженицына, но считал, что тот принял непозволительный тон, оскорбительный для членов уважаемого Союза. Он подозревал, что Солженицын использует «Новый мир» как промежуточную ступень на своем пути к мировой славе и к личной победе над Советским Союзом. Тем не менее он продолжал ценить Солженицына как писателя и долго боролся за публикацию в «Новом мире» «Ракового корпуса».

В сентябре 1967 года состоялась встреча членов секретариата Союза писателей с Солженицыным и Твардовским. Они потребовали, чтобы Солженицын написал открытое письмо, отмежевавшись от антисоветской кампании на Западе, связанной с его именем. Солженицын в свою очередь потребовал, чтобы Союз писателей объявил о публикации «Ракового корпуса» в «Новом мире» и опроверг всю клевету о самом писателе. И тогда он напишет то письмо, о котором они его просят.

Никто не хотел уступать: «Раковый корпус» так и не был опубликован в Советском Союзе, и в результате, как Солженицын сам предсказывал, книга вышла на Западе по рукописи, которую он не правил и не санкционировал.

«По праву памяти»

Тем временем Твардовский завершил свою последнюю поэму «По праву памяти». Это ключевое произведение, результат его проникновенного самоанализа, своего рода акт раскаяния.

Он признается в том, что в юности боготворил ложного отца, Сталина, а отрекся от настоящего отца, Трифона Гордеевича. Ведь он – писатель, а писатель несет ответственность перед читателями, обязан выявить правду-истину и защитить ее перед ложью, раскрыть то, что писатель и народ пережили в собственную жизнь, а потом настаивать на этой правде, когда политики предпочтут ее забыть.

Нет, все былые недомолвки
Дополнить ныне долг велит.
Кто прячет прошлое ревниво,
Тот вряд ли с будущим в ладу.

И вот эта последняя его поэма стала поводом к сокрушительному удару против него. В конце концов, политические лидеры потеряли терпение. Главный партийный идеолог Михаил Суслов начал решительную кампанию против Твардовского.

«По праву памяти» была запрещена Главлитом (главным институтом цензуры в СССР – прим. ред.). Твардовский привык, что власти всегда обращались с ним учтиво, но когда он спросил, почему поэма была запрещена к публикации, ему грубо отрезали: «Вы сами знаете почему».

Затем последовала публикация поэмы в журнале «Посев», органе самой оголтелой антисоветской эмигрантской партии, Народно-трудового союза. В ЦК КПСС потребовали, чтобы Твардовский отрекся от публикации в «Посеве» и публично объяснил свою гражданскую позицию. Твардовский возразил, что он не санкционировал эту публикацию и что она случилась только из-за того, что ему не дали публиковать поэму на родине.

Тогда Союз писателей, под давлением Суслова, решил назначить заместителем главного редактора «Нового мира» человека, заведомо неприемлемого Твардовскому. Твардовский ответил, что это назначение «носит... оскорбительный характер», и поэтому он оставляет пост.

Сотрудники редакции поняли, что они теряют хороший человеческий коллектив, который в течение долгих лет боролся за качественную литературу и за правдивое освещение советской истории и реальности. В редакции царила траурная атмосфера.

Для самого Твардовского, потеря журнала, который в течение чуть ли не двух десятилетий был как бы его ребенком, подорвала его здоровье, начались проблемы с сердцем, выявился рак легких. В сентябре 1970 года у него случился инсульт, который парализовал левую сторону тела.

Твардовский скончался в декабре 1971 года. Власти так боялись публичной демонстрации народной любви к писателю, что приказали оцепить прилегающие к кладбищу улицы и на похоронах было сравнительно мало людей. К прощанию с Твардовским все-таки допустили Солженицына — на этом настояла вдова писателя.

Для меня судьба Твардовского свидетельство того, что самым опасным и самым эффективным противником авторитарной идеологии, является — как ни парадоксально — убежденный, честный и откровенный поборник этой же идеологии. Может, в Москве у многих тоже есть такое ощущение: потому и отменилась презентация биографии Твардовского в России?

Джеффри Хоскинг

Профессор Джеффри Хоскинг преподавал историю России в Школе Славянских и Восточноевропейских исследований Университетского колледжа Лондона в 1984-2007 гг. Он также преподавал в Эссекском, Кэмбриджском и Кельнском университете, а также в университете Мэдисон (штат Висконсин).