Общественно-политический журнал

 

Почему в России вдруг возник дефицит топлива?

В России вдруг образовался дефицит топлива. В первую очередь — дизельного и в большей степени в южных регионах, где оно остро необходимо сейчас сельхозпроизводителям. В центре страны на перебои с топливом тоже жалуются, причем не хватает его и на АЗС. Почему в великой нефтяной державе, да еще и при санкциях, когда, казалось бы, должно идти «всё в дом», пропадают бензин и солярка?

Объясняет партнер компании RusEnergy и нефтегазовый аналитик Михаил Крутихин.

— Почему в России вдруг возник дефицит топлива? Казалось бы, санкции должны мешать отправлять нефтепродукты на экспорт. Что случилось?

— Топливо у России покупают. Когда я смотрю на объемы экспорта, то вижу, что покупают довольно много дизельного топлива, много покупают нафты — это прямогонный бензин, сырье для нефтехимической отрасли. Бензина как такового Россия экспортирует совсем немного, крохи. Поэтому вроде бы его должно хватать. Но ситуация сложилась такая, что очень много факторов сразу привели к дефициту.

Фактор первый — [спецоперация]: военным надо много топлива. И поэтому государство закупает топливо у нефтяных компаний по не слишком выгодным для них ценам, иногда заголяя потребности гражданского населения.

Началось это с Крыма, с южных районов России. И проявилось даже в тех регионах, где много нефтеперерабатывающих мощностей. Например, в Самарской области топливо выпускают три завода «Роснефти», и там вдруг тоже — дефицит.

— Поэтому дефицит начался именно с юга? Оттуда везти ближе?

— Да, на юге, как раз в тех областях, которые прилегают к линии фронта. Там военные потребляют много всевозможных видов топлива. Это — первая причина.

Причина номер два — чисто материальная. СВО заставила российское руководство сокращать все расходы. Для этого, в частности, сократили наполовину так называемый демпферный механизм. Раньше нефтяным компаниям компенсировали часть потерь, которые они несут на внутреннем рынке, чтобы все-таки поддержать цены на АЗС на более-менее приемлемом уровне. Сейчас денег не хватает, поэтому и сократили, и нефтяным компаниям стало совершенно не выгодно торговать нефтью на внутреннем рынке. Они завысили оптовые цены на бирже. Мы уже видим, что килограмм бензина на бирже идет по 75 рублей. Это означает, что литр бензина на АЗС не может стоить меньше 60 рублей.

Приводит это к тому, что независимые владельцы нефтезаправочных сетей, у которых нет своих добычи, переработки и экспорта нефти, вынуждены покупать топливо либо на НПЗ, либо на бирже. Поэтому они просто разоряются и закрываются.

Третья причина — нефтяным компаниям из-за санкций, которые выразились в ценовом потолке и разных ограничениях, выгоднее стало продавать всё за границу. То есть гнать как можно больше на экспорт, там получать хоть какие-то деньги.

Внутренний рынок становится для них совершенно не выгодным. Они прибегают к таким фокусам: ставят нефтеперерабатывающие мощности на профилактику и снижают объемы переработки.

Причем это происходит по всей стране, даже на Дальнем Востоке стал ощущаться дефицит топлива. Все, что можно и нельзя, они гонят на экспорт.

Правительство, которое поняло, в чем тут дело, стало вдруг призывать к введению запрета на экспорт топлива. То есть вместо того чтобы как-то поощрить производителей, действует нерыночными методами. Ни к чему хорошему это, конечно, не приведет, нефтяники найдут способ, чтобы пользоваться экспортными возможностями, а не реализовывать все на внутреннем рынке.

— Так нельзя же вроде бы нефтепродукты гнать на экспорт прежним покупателям? Кому они продают нефтепродукты?

— Прежние потребители — это Европа.

— А она объявила эмбарго.

— Поскольку российские нефтепродукты стали очень дешевы, их покупают даже те страны, которые сами их производят. Покупают — и отправляют на экспорт. Например, так делают Египет, Турция и даже Саудовская Аравия. Вдруг Саудовская Аравия стала покупать российский мазут. Это совсем уже низкокачественное топливо. Но в Саудовской Аравии в некоторые периоды пиковой потребности электростанции работают на нефтепродуктах. И во многих случаях, покупая дешевые российские дизтопливо, авиационное топливо или нафту, эти страны свои продукты, более дорогие, экспортируют, а пользуются российской продукцией, подешевевшей из-за ценового потолка.

— Почему первой в дефиците оказалась солярка? Ее покупают больше всего?

— Совершенно верно. Дизтопливо — очень ходовой товар, его очень легко продать, а из России оно идет с уценкой из-за потолка цен. А дальше его или собственную солярку продают по мировым ценам. Так что все у этих стран в порядке. Мы видим, что США очень сильно увеличили закупки нефтепродуктов. Часть их делается из российской нефти или перепродается как продукт производства других стран.

— Эти их закупки ведь противоречат целям санкций?

— Ничего подобного. Российский бюджет получает деньги за экспорт с «первой» цены. С той, которая должна быть ниже 60 долларов за баррель сырой нефти. Дальше идет перепродажа через множество посредников. Кому перепродает товар нефтяная компания? Самой себе, собственной конторе, зарегистрированной за границей. А эта контора уже дальше нефть перепродает с большой накруткой.

Таким образом, нефтяным компаниям как раз выгодно перепродать нефть «дочке» как можно дешевле. А посредники, которые потом накручивают цену, расплодились уже так, что всех не сосчитать. Некоторые основаны российскими чиновниками, сразу скажу — коррумпированными, и они на этом накручивают какие-то свои деньги. А санкции работают в тот момент, когда нефтяная компания получает плату за экспортируемую нефть.

Евросоюз и США подтвердили, что нефтепродукты, изготовленные из российской сырой нефти в других странах, уже никаким санкциям не подлежат. Санкции отработали свое, когда нефть погрузили в танкер. С нее слупили таможенную цену.

— Российские официальные источники, в частности — через газету «Известия», объясняют все это так: дескать, дефицит объясняется исключительно проблемами в логистике. Топлива в стране вообще-то — залейся, просто внутренний туризм развивается так успешно, что железные дороги еле справляются с перевозкой пассажиров, где уж им успеть топливо возить.

— Это глупо, конечно. А раньше это как было?

— Раньше такого внутреннего туризма не было. Я, правда, не поняла, почему они расписание составляют без учета этого успеха.

— Конечно.

— И все-таки с прежними покупателями нефтяные компании работать не могут. Может быть, они могут нарастить производство топлива так, чтобы солярку продавать и на внутреннем рынке?

— Это можно. Но им выгоднее продавать за границу сырую нефть.

— А еще сильнее увеличить? Так, чтобы и родине хватало?

— Вот тут есть проблема. В России сейчас данные об объемах добычи нефти засекречены, но, по информации от нефтяных компаний и из регионов, добыча сокращается. И происходит это по совершенно объективным причинам. Все сейчас хотят гнать как можно больше нефти из тех месторождений, которые давным-давно введены в эксплуатацию, они уже много раз окупили всю инфраструктуру, все капиталовложения и прочее. Там себестоимость добычи очень низкая. И вот на них нефтяные компании бросаются: начинают бурить дополнительные скважины, закачивать туда воду, чтобы вытеснять нефть, в общем, дешевую нефть оттуда высасывают ускоренными темпами.

И вот мы видим статистику: ура, в России на 22% увеличилось бурение скважин на нефтепромыслах. Только это не на новых промыслах увеличилось, где какая-то новая нефть. Это делается для того, чтобы высосать то, что вводилось в эксплуатацию еще в советское время.

На многих новых месторождениях нефть трудноизвлекаемая, чтобы ее добыть, надо больше потратиться.

— А продать ее дороже уже никак.

— А как ее продать дороже? Санкции, потолок. И нефтяные компании просто не идут на новые месторождения.

— Неужели западного оборудования нет?

— Ничего подобного, оборудование достать можно. Какое-нибудь примитивное. Они говорят: сейчас бурим самые простые скважины. А не идут по другой причине. Допустим, открыто какое-то новое месторождение. Но любой нефтедобывающий проект — это очень длительный процесс. В России он выходит на окупаемость через 7–10 лет, а то и через 15. А в течение этого времени в него надо вкладывать больше, чем он будет отдавать. Кто в российской нефтяной компании скажет, какие налоговые условия будут через год?

— Мы не всегда знаем, что завтра-то будет.

— Вот именно. Ни политической обстановки, ни экономики, ни спроса, ни цен на продукцию, ни налогов, которые придется платить. Налоговые условия для нефтяных компаний меняются минимум 3–4 раза в год. Как можно начинать вкладывать деньги в долгосрочный проект, если никакой стабильности, налоговой и политической, в стране нет? И на новые месторождения компании просто не идут.

— К чему это высасывание старых месторождений и пренебрежение новыми приведет в итоге? Это ведь не только нехватка бензина и топлива, наверняка будут какие-то долгосрочные последствия для отрасли?

— О том, что в России может не хватить запасов дешевой нефти, министерство энергетики предупреждало Госдуму еще в 2018–19 годах. При сохранении такой ситуации, говорили они еще тогда, добыча нефти в России упадет на 40% к 2035 году. А сейчас cложилась такая ситуация, что оставшуюся легкоизвлекаемую нефть добывают очень ускоренно.

И, по моим оценкам, добыча может обвалиться на 40% не к 2035 году, а уже года через два. Это если нефть будут высасывать такими темпами из действующих промыслов.

— Как это скажется на топливе для обычных потребителей? Его будет не хватать или оно станет очень дорогим?

— Цены, безусловно, будут расти и дальше. И потом, если в России будет не хватать нефти, внутренний рынок, может быть, постараются обеспечить, но тогда ее перестанет хватать для экспорта. А деньги правительству нужны. Налоги, вывозная пошлина и так далее. Так что экспорт стимулировать будут. Хотя бы для того, чтобы по-прежнему производить впечатление великой нефтяной державы. Тогда топлива перестанет хватать для внутреннего рынка. И может повториться ситуация 1990-х годов, когда на АЗС в Петербург привозили финское топливо.

— Не может повториться, потому что сейчас финское топливо не дадут.

— Вот именно. Поэтому мы не знаем, что произойдет в итоге. Но ни к чему хорошему эта ситуация не приведет. Если такими темпами будут продвигаться и отъем финансов у нефтяников, и поглощение топлива военной машиной, и высасывание остатков нефти из-за отсутствия стабильности, результат даже трудно предсказать.

— Сейчас в Европе бензин стоит в среднем 1,6–1,8 евро за литр, а в России — примерно 60 центов. Будет ли сохраняться эта разница или цены дойдут до европейских?

— Когда-то прозвучало предложение повысить цены в России до уровня европейских. Это зависит от налогов на топливо. В цене топлива на АЗС налоги сейчас составляют больше 70%. Стоимость сырой нефти там — примерно 7,5%. Налоги растут, акциз на топливо повышают примерно два раза в год. Нефтяников одергивают: не смейте повышать цены, у вас и так сверхдоходы. Нефтяникам, конечно, невыгодно продавать нефть на внутреннем рынке, они требуют рыночных отношений. Но такая ситуация не только в России. Во многих странах в цене бензина львиную долю составляют налоги. Я заправляюсь в Норвегии, тут это очень дорого. И не потому, что нефти не хватает, а налоги такие.

— Вопрос в том, куда идут эти налоги.

— Да, в Норвегии это социальные налоги.

— Когда в Европе год назад взлетели цены на топливо, правительство Германии снизило налоги для нефтяных компаний, чтобы они цены опустили. Может ли российское правительство регулировать это таким же способом?

— Ну вот пока оно обдирает автовладельцев такими налогами. И вопрос надо задавать правительству, а не нефтяным компаниям.

Ирина Тумакова