Общественно-политический журнал

 

«Ни о какой единодушной поддержке обществом войны и речи не идёт»

Редакции Berliner Zeitung, похоже надоели рассуждения о том, что все россияне за войну и они попросили меня написать о реальных общественных настроениях в стране. Вот что получилось.

Один из самых больших парадоксов сегодняшней ситуации заключается в том, что тезис о тотальной поддержке россиянами войны в Украине распространяют не только кремлевские пропагандисты, но и их противники. Факт этот тем удивительнее, что данное утверждение имеет к действительности лишь самое отдаленное отношение. 

Начнём с того, что зафиксируем: те семидесяти- и восьмидесятипроцентные рейтинги, которые озвучивают социологи, в действительности не являются результатом изучения мнения населения в целом.

По факту, это результаты опросов лояльных его групп. Дело в том, что в условиях усиливающихся репрессий нелояльные избиратели либо просто отказываются от участия в интервью, либо откровенно врут полстерам (откровенно над ними издеваясь - ЭР). В частных разговорах это признают практически все российские исследователи.

Год назад "Левада-центр" спрашивал россиян об их страхах. 52 процента тогда сказали, что боятся возврата массовых репрессий; 58 заявили, что опасаются произвола властей. Прибавка по сравнению с предыдущим годом составила 13 и 9 п.п. соответственно. Это было ещё мирное время.

После начала боевых действий, резкого ужесточения законодательства, многочисленных арестов и избиений недовольных, а также закрытия оппозиционных СМИ страхи эти, безусловно, усилились. Никаких адекватных соцопросов в этой ситуации организовать невозможно - это не могут сделать ни ориентированные на Кремль госструктуры, ни независимые исследователи.

О состоянии общественного мнения сейчас можно судить очень приблизительно, опираясь на всю совокупность доступных данных - включая опросы довоенного времени - и правильно их интерпретируя. Это очень субъективная штука.

Лично я, например, считаю, что группа поддержки войны составляет сейчас 53-58 процентов, снизившись с момента начала операции на несколько п.п. Группа противников "спецоперации" равна примерно 30-35 процентам. 

Дело, однако, не только в количественных показателях. Огромное значение имеют различия в качестве этих людей. В отличие от противников войны, лоялисты абсолютно пассивны, а сейчас ещё и деморализованы. Значительное их количество хочет скорейшего мира и преодоления международной изоляции России. За войну "до победного конца" и "победу любой ценой" сейчас настроены не более половины этого лагеря - скорее всего даже меньше.

В общем, ни о какой единодушной поддержке обществом войны и речи не идёт.

Когда власти решили продемонстрировать своих сторонников воочию, им пришлось свозить на концерт в "Лужники" бюджетников автобусами. Без административного принуждения стадион рисковал оказаться полупустым (или почти пустым - ЭР).

Официально одобренной символики "спецоперации" - букв "Z" и "V" - рядовые граждане вообще не демонстрируют. Если вы их где и увидите, то только там, где их начальство установило. Сравните с массовыми протестами против войны, развернувшимися в первые недели по всей стране, не прекращающимися одиночными пикетами и прочими перформансами, а также поджогами военкоматов, и вы увидите, насколько более активны противники войны в политическом смысле. Подавить их удаётся только с помощью массовых репрессий. 

Собственно именно репрессии являются ключевым фактором успеха российской пропаганды.

Человек верит пропагандисту не столько под влиянием аргументов последнего, сколько из-за того, что видит выглядывающего из-за его плеча сотрудников ФСБ, полиции, Следственного комитета, росгвардейца, а в придачу - ещё ФСИНовца со шваброй. Человек понимает, что если он сейчас не поверит пропагандисту, то его объявят оппозиционером и отдадут в распоряжение этих ребят, а они церемониться не будут. Мало кто захочет считаться врагом в условиях репрессивного государства. Большинство людей - конформисты и конформизм становится, благодаря репрессиям, инструментом в руках режима.  

И тем не менее пропаганда успешна далеко не во всём. Доказать, что в стране нет коррупции, у неё не выходит. Доказать, что власть заботится о людях - тоже.

Поэтому и рейтинги Путина, и показатели одобрения "Единой России" в последние годы стабильно падали. 

Более-менее получается только то, что соответствует древним национальным архетипам, типа "Россия в кольце врагов". Да и здесь, если честно, тоже есть проблемы. Согласно ноябрьским опросам уже упомянутого "Левада-центра" хорошо к Америке тогда относилось 45 процентов россиян, плохо - 42 процента. В отношении к Украине тоже доминировал позитив - 45 против 43 процентов. И это - несмотря на всю многолетнюю пропагандисткую истерию. 

Собственно именно поэтому Путину и пришлось влезть в войну. Поняв, что он окончательно проиграл битву за общественное мнение, российский президент включил логику военного времени - с тем, чтобы легитимизировать репрессии и заставить несогласных заткнуться. 

Для него это последний шанс удержать общество под своим контролем.

Аббас Галлямов

Людмила Петрановская:

Все пытаюсь понять это странное чувство. Почему вроде жить можно - и при этом нельзя. То есть каждое конкретное что-то - можно, у меня нет идеи, что мне "нельзя" или "стыдно" сидеть в кафе, в то время как. Но жить в полной мере невозможно, потому что жизнь - это развитие, планирование, мечты, планы, новые идеи. А вот тут - ступор. Продолжать работать - да, и даже много. Помогать тут и там - да, обязательно. Идеи и планы - нет. Никак. Некуда.

Видимо, все-таки самое точное описание - это быть заложником. Такой странный вариант, когда никто не запрещает есть, ходить в душ и видеть близких. И даже можно нюхать сирень и съездить на море.

Но ты заложник чужой злой воли и об этом помнишь каждую минуту.

Можно даже выехать "за периметр" и не быть вроде под прицелом - это ничего не меняет.

Ты видишь, как люди вокруг это проживают. Все как будто притихшие. Ходят, смеются, сидят в кафе. А сверху всего лежит это знание, как тяжелое одеяло.

И вот рядом кто-то взвыл, больше не может.

Кто-то бросился с криками протеста и его тело лежит где-то там в углу.

Кто-то обрушивает злость и обвинения на товарищей по несчастью - не так посмотрели, не так сказали.

Кто-то уже сидит смотрит в одну точку. Кто-то пытается отвлечься и забыться маленькими радостями.

Многих уже затянуло в воронку идентификации с агрессором, и у них "все не так однозначно", и "у нас не было выхода".

Ты надеешься, что кто-то где-то ведёт с "ними" переговоры. Или что какие-то снайперы занимают позиции. Или что "они" подавятся вишнёвой косточкой - ну, бывает же?

Ты гонишь от себя мысли, что, может быть, "за периметром" и нет никакой силы, которая могла/хотела бы это прекратить.

Но это все, что можно. Сохранять спокойствие, помогать тем, кому совсем худо. Растить детей - они не могут подождать. Сохранять тело и психику, отношения и ресурсы - насколько возможно, вдруг потом пригодятся. Следить за собой, чтобы не соскользнуть в стокгольмский синдром.

А жить нет, пока нельзя.