Общественно-политический журнал

 

Изобретатель термина «враг народа»

Внушавший ужас в период кровавой сталинской вакханалии термин «враг народа» был изобретен не в то страшное время, а почти за полтора столетия до того - во время французской революции. Его пустил в обиход лидер радикальной революционной партии - якобинцев Максимилиан Робеспьер (1758-1794).

«Во Франции имеются лишь две партии: народ и его враги. Кто не за народ, тот против народа», - объявил он на заседании Якобинского клуба 8 мая 1793 г. И через три недели, захватив власть после изгнания с политической арены своих конкурентов - жирондистов, якобинцы принялись рьяно претворять в жизнь эту установку своего вождя.

Все, кто знал Робеспьера в молодости, испытывали при упоминании его имени, страх в сочетании с недоумением. Ибо в то время, когда во Франции никто не мог и помыслить о возможности революции, этот малорослый, щуплый, близорукий человек с тихим и скрипучим голосом, не проявлял признаков кровожадности. Он адвокатствовал в городе Аррас, любил повеселиться в компании сверстников и сочинял сентиментальные стихи. Но он отличался склочностью и нетерпимостью к взглядам, которые не разделял - качествами, переросшими затем в лютую жестокость по отношению к противникам.

Справка:

Максимилиан Робеспьер – один из лидеров Французской революции 1789 года и человек, лично ответственный за развернувшийся в стране террор, буквально несколькими годами раньше яростно выступал за отмену смертной казни. Робеспьер, оставшийся сиротой в раннем возрасте, закончил юридический факультет Сорбонны, много работал и добился больших успехов на юридическом поприще. В 1782 году его даже назначили судьей по уголовным делам, однако Робеспьер отказался от должности, так как не мог выносить смертные приговоры – ведь смертная казнь – это «подлое убийство, торжественно обставленное и узаконенное преступление, совершаемое не единичными личностями, а целыми народами» (из его речи 1791 года). Он продолжал практиковать в качестве адвоката, но старался выбирать клиентов, в невиновности которых был уверен, видимо, чтобы не подвергать себя риску услышать смертный приговор.

Впрочем, уйдя после начала революции в политику, Робеспьер довольно долго был демократом, отстаивал политические свободы. Он требовал гарантий от чрезмерного усиления исполнительной власти, введения отчетности должностных лиц перед избирателями и даже отмены смертной казни! По мере развития революции его претензии на власть усиливались, а приверженность демократии уходила, пока не исчезла напрочь. Когда якобинцы установили однопартийную систему, Робеспьер предложил Конвенту декрет о том, чтобы "поставить террор в порядок дня". И дал идее теоретическое обоснование: «Основой политики революционного правительства, - заявил он в Конвенте 5 февраля 1794 г., - являются одновременно добродетель и террор, без которого добродетель оказывается бессильной».

И уничтожение «недобродетельных» началось. В Лионе и Нанте людей расстреливали сотнями из пушек картечью. При малейшем подозрении в принадлежности к сторонникам короля и запрещенным политическим партиям людей волокли на гильотину. Казнили также за неосторожные высказывания, за критику режима, поводов для которой было предостаточно; установление низких государственных цен на потребительские товары привело к их острому дефициту, а рабочим запрещалось требовать повышения зарплаты. Впрочем, Робеспьер возводил бедность в добродетель. «Я хочу быть бедным», - прямо заявил он на пленуме якобинцев. Он жил в Париже в маленькой комнатке в доме столяра Дюпле и яростно уничтожал политических противников.

Когда с королевской семьей и аристократией было покончено, Робеспьер стал говорить, что нужно истреблять среднее сословие, а также писателей, «продажность» которых мешает просвещению народа: «Надо объявить в опале писателей, как опаснейших врагов отечества». Люто ненавидел Робеспьер и католическое духовенство, которое считал контрреволюционным «от начала» и уничтожал беспощадно. В июне 1794 г. Робеспьер представил закон, по которому всякий гражданин обязан был донести на заговорщика и арестовать его (кто является заговорщиком, гражданин определял сам). Судопроизводство было крайне упрощено, наказание предлагалось одно - смерть.

Далее Робеспьер стал требовать «очистить от врагов» сам Конвент, в котором ему тоже виделись заговоры против революции. Обвинения были настолько неопределенны, что уже никто из членов Конвента не был уверен в безопасности собственной жизни.

Сначала он отправил на гильотину более радикальных, чем он, якобинцев во главе с Жаком Эбером, считавшим размах террора недостаточным. Потом по его приказу отрубили головы приверженцам идеи смягчения диктатуры - Жоржу Дантону, Камиллу Демулену и другим известным вождям революции. Как заметил тоже казненный Робеспьером жирондист Поль Верньо, революция стала пожирать своих детей.

А Дантон прокричал с телеги, на которой его везли к месту казни 5 апреля 1794 г.: "Робеспьер, я жду тебя, ты последуешь за мной!". Это пророчество сбылось 27 июля, когда обретшее мужество большинство Конвента отправило на казнь и его.

  Русские большевики весьма почитали своего предтечу; набережная Робеспьера есть в Петербурге, есть улицы его имени и в других городах России и продолжают быть, вопреки здравому смыслу. Нужно отдать должное французам, которые достаточно быстро разобрались в сущности этого античелевеческого факта в истории своей страны и достойно сожаления то, что в россии буквально плясали на чужих граблях целый век, сделав их своими