Общественно-политический журнал

 

ПАСЕ капитулировала перед наглостью российских властей — ультиматум выполнен полностью

Капитуляция ПАСЕ состоялась. Увы, при активной поддержке многих российских правозащитников. Многих, но, по счастью, не всех. 

Мне представляется, что это не тактические разногласия, а гораздо более серьезные — сопоставимые с кризисом 1993 года. В главном — это опять вопрос о цели и средствах. Допустимо ли пренебрегать принципами ради результата? 

В 1993-м — допустимо ли нарушать Конституцию и разгонять парламент ради построения светлого будущего? 

Сегодня — стоит ли дискредитировать ПАСЕ и пренебрегать европейскими ценностями ради сохранения для граждан РФ возможности обращаться в ЕСПЧ?

Правозащитный центр «Мемориал» уже высказывал свое отношение к восстановлению полномочий делегации России в ПАСЕ, тогда еще гипотетическому.

Но доводы оппонентов заслуживают более детального рассмотрения. 

Позиция ряда коллег была изложена в Меморандуме российских правозащитников.

В этом тексте  содержится множество неточностей разного рода.

Некоторые из этих неточностей правильнее было бы называть подменой понятий. 

Например, авторы говорят о поиске «разумного компромисса», но любой словарь указывает, что компромисс — это соглашение на основе взаимных уступок. Однако авторы текста не предлагают (и, видимо, будучи разумными людьми, не ожидают) никаких уступок со стороны российского правительства. Речь идет исключительно об односторонних уступках со стороны европейских структур. От России авторы меморандума ожидают только благородного согласия на выполнение ее ультиматума не в полном объеме. 

Не совсем последовательно говорить «Мы не призываем ‘’поддаваться на шантаж’’» — и в следующем абзаце предлагать выполнить половину требований шантажиста. Это не выглядит принципиальной позицией.

Вот, например, фраза «Мы считаем недальновидными действия, предпринимаемые в рамках ПАСЕ и за ее пределами, по выдворению России из СЕ». Это ложная посылка — никаких реальных значимых действий такого рода попросту не было; эта фраза лишь создает образ неведомых русофобов, стремящихся исключить РФ из Совета Европы.

Вот утверждение, что выход России из СЕ «имел бы необратимые последствия, поскольку положил бы конец трудной борьбе российского общества за то, чтобы страна стала важной частью Европы на основе общих норм и ценностей демократии, верховенства закона и уважения прав человека». Все-таки такая борьба уже велась задолго до вступления России в СЕ, и потенциальный выход из СЕ — недостаточное основание, чтобы класть конец.

Вот тезис прямо из репертуара казенной пропаганды: «Желающие наказать Кремль бьют мимо цели: пострадает не правительство России, а российский народ». Это аргумент против почти любых санкций, поскольку правительство всегда поделится трудностями с народом и последствия персональных санкций будут компенсированы из бюджета — т.е. за счет народа (налогоплательщика).

Вот чудная формула, опять-таки заставляющая вспомнить о прошлом: «Несмотря на создание во внутреннем законодательстве ‘’фильтра’’, допускающего отказ от исполнения постановлений ЕСПЧ, его фактическое применение ограничилось лишь парой дел». Помнится, когда сторонникам ельцинской конституции указывали на несбалансированность полномочий ветвей власти, они отвечали, что у Ельцина нет диктаторских замашек. Но дело не в замашках конкретной личности (которая не вечна) и не в малом числе уже случившихся конфузов с решениями ЕСПЧ, а в том, что созданы условия для безобразий разного рода. И если людоед съел пока всего пару человек — вряд ли это может сильно успокаивать.

Но отвлечемся от текста меморандума, тем более что действительность превзошла ожидания его авторов, и рассмотрим в целом доводы сторонников уступок (авторство конкретных формулировок не столь важно).

Все они странным образом считают, что угрозы России о выходе из СЕ не блеф, а реальность — хотя события последних десятилетий не дают оснований безоговорочно верить в искренность заявлений российских властей, скорее наоборот. 

Много говорится о страшных последствиях выхода для российских граждан (например, о восстановлении смертной казни как якобы неизбежном следствии выхода из СЕ) и для Европы. Последствия для российских властей не рассматриваются вовсе, можно подумать, что российским властям вопрос членства в СЕ и участия в ПАСЕ совершенно безразличен. ПАСЕ, дескать, это пустая говорильня, а реальные решения принимаются в других местах (в комитете министров), а санкции ПАСЕ ничего не значат и ни на что не влияют, и российские власти их не замечают. 

Сторонники такой позиции упускают из виду, как важны символы в политике – это справедливо отметил Константин Эггерт. Колоссальные усилия — пропагандистские и дипломатические, закулисные и явные, — прилагавшиеся российскими властями ради возвращения в ПАСЕ, объясняются именно символическим значением. Присутствие в ПАСЕ — это допуск в приличное общество. Именно поэтому символические санкции ПАСЕ занимали в публичных высказываниях официальных лиц не меньшее место, чем вполне материальные санкции ЕС, США и пр.

Не стоит забывать и то обстоятельство, что изоляция России уже достаточно ощутима — и это существенно подрывает претензии на статус великой державы. Выход из СЕ и вовсе поставил бы Россию в ряд стран «третьего мира». Да и сам выход вызвал бы неприятные ассоциации, поскольку самым известным действием такого рода был выход гитлеровской Германии из Лиги наций. 

В общем, более чем достаточно оснований считать угрозы российских властей блефом — но сторонники уступок не только не рассматривают, но даже не упоминают такой вариант. Хочется надеяться, что это добросовестное заблуждение.

В изобилии приводятся «моральные» доводы: «Нельзя затыкать рот кому бы то ни было», ПАСЕ — это площадка для обсуждения, и Россия должна иметь возможность доносить до европейского сообщества свою позицию. Вряд ли все же кто-то станет утверждать, что российским властям совсем уж негде высказывать свои мнения.

Безосновательно утверждение, что «ПАСЕ в принципе не уполномочена накладывать санкции на национальные делегации и поражать их в основных правах, к каковым относится право голоса, выступления, участие в комитетах ПАСЕ и выборах руководящих органов Совета Европы». В действительности санкции были введены в полном согласии с процедурами ПАСЕ, иначе не потребовалось бы вносить изменения в эти процедуры ради удовлетворения ультиматума России. 

Существенно и вполне справедливое соображение, сформулированное в Меморандуме российских правозащитников: «Действия по преодолению кризиса не должны быть результатом сиюминутных политических соображений». ПАСЕ отнюдь не в первый раз вводит санкции, и нынешние «ригористы» не волновались прежде из-за мнимого превышения полномочий. Причина беспокойства не в юридических соображениях, а в ультиматуме российских властей. 

Есть и еще одно обстоятельство. Если строго исходить из Устава СЕ и из обязательств, взятых Россией при вступлении в СЕ, то Россию надлежало бы просто исключить — из-за захвата чужих территорий и агрессии против Украины. Санкции ПАСЕ были паллиативной мерой. Неверно (или недобросовестно) говорить, что эти санкции оказались неэффективны. Вводя санкции, в ПАСЕ вряд ли рассчитывали на то, что власти РФ устыдятся и исправятся. Цель этих санкций была именно символической — продемонстрировать всему миру (и России в том числе) неприемлемость действий российского руководства. Эта цель была достигнута вполне: российские власти очевидным образом испытывали дискомфорт. Собственно говоря, в значительной мере именно благодаря этим санкциям российское общество и вспоминало про позицию европейского сообщества — когда перед каждой сессией ПАСЕ у депутатов и министров начиналась очередная истерика.

Сегодня — благодаря в том числе и авторам меморандума, и прочим сторонникам уступок — нет ни жестких мер, ни паллиативных. Санкции ПАСЕ действительно менее эффективны, чем хотелось бы, но неужели ничем не обусловленная отмена санкций (в полном или частичном объеме) может быть эффективнее? 

Говорить, что санкции ПАСЕ были имитацией борьбы, могли бы те, кто ведет «настоящую борьбу» или хотя бы предлагает конкретные пути для этого. К сожалению, альтернативные предложения сводятся к демагогии про то, что «ПАСЕ — это не столько привилегия, сколько тяжелые обязательства, которые нужно нести — и прежде несла Россия. Пусть плохо несла, но это лучше, чем вовсе не нести». Дескать, «выйдя из Совета Европы, российские власти совсем «отвяжутся», и на них никак нельзя будет воздействовать в рамках Совета Европы». Осталось только уточнить, как именно удавалось раньше воздействовать в этих рамках и почему не воздействовали после 2014 года… Или что мешало в прошедшие годы «использовать сохраняющееся членство России в Совете Европы для значительного усиления давления на российские власти, а также разработать и продвигать предложения гражданского общества по усилению существующих механизмов Совета Европы (и внедрению новых механизмов) по реагированию на грубые и систематические нарушения обязательств любой страной-членом»? И неужели санкции ПАСЕ мешают «продвигать предложения гражданского общества по усилению…»?

Когда говорят, что «Россия в целом настроена на серьезную работу в Совете и его органах», что «российская сторона по-прежнему заинтересована в том, чтобы использовать актуальный европейский опыт в самых разных областях» — с этим можно согласиться, разве что взяв за основу слово «по-прежнему». Россия по-прежнему игнорирует мнение международного сообщества и решения международных органов, начав выдачу российских паспортов на востоке Украины, демонстративно отказавшись выполнить требование Международного трибунала ООН по морскому праву об освобождении украинских моряков, включив в состав делегации лиц, находящихся в санкционном списке ЕС, — список далеко не закрыт. Именно в этом Россия и заинтересована — в том, чтобы по-прежнему действовать по своему усмотрению, не испытывая даже символических неудобств и оставаясь в списке цивилизованных стран.

Ну и наконец — про ЕСПЧ. Безусловно, это ценный и полезный инструмент (при всей его чудовищной медлительности и подчас политизированности). К тому же почти единственный, способный как-то исправлять огрехи российской судебной системы. 

Высокопрофессиональный и нередко самоотверженный труд юристов и правозащитников, работающих с ЕСПЧ, заслуживает всяческого уважения. Я прекрасно понимаю, какую радость они испытывают, добиваясь решений в пользу своих подзащитных — после долгих, подчас многолетних безуспешных попыток добиться правды в отечественных судах.

Но нужно совсем утратить чувство реальности, чтобы сказать: «Можно по-разному оценивать, как Россия исполняет решения Страсбургского суда. Но мы видим, как меняется законодательство и практика, и за 20 лет хоть немного, но в России стало лучше». Не знаю, как это выглядит из Страсбурга, в котором никогда не был, но ощущения внутри России вовсе не столь оптимистичны.

Собственно говоря, к чему сводятся достижения? Бесспорно, изрядное число заявителей получили материальную компенсацию (и отчасти моральное удовлетворение). Бесспорно, сколько-то людей было спасено от депортации и вполне вероятной гибели. Это, безусловно, очень важно. 

Однако системных изменений к лучшему практически не происходит — исполнение решений ЕСПЧ ограничивается выплатами компенсаций. Как не раз уже сформулировано: для РФ эти решения не более чем налог на беззаконие.

Исключения немногочисленны и в большинстве неоднозначны. 

Единственно, где действительно наблюдается некоторый прогресс, — пенитенциарная система; тут, впрочем, более успешная имплементация может быть связана с повышенным вниманием Путина к этой сфере. Действительно, есть сдвиги в условиях содержания под стражей и перевозки заключенных, в предоставлении свиданий и в расследовании жалоб о жестоком обращении с заключенными. Это довольно важно — но это касается лиц, содержащихся под стражей. По счастью, пока это все же не большинство населения.

Что касается пересмотра дел, в которых ЕСПЧ признал нарушение права на справедливое судебное разбирательство, то пример «дела Кировлеса» показывает всю эфемерность достижений.

Частичную декриминализацию 282-й статьи, которую тоже ставят в заслугу ЕСПЧ, вполне можно считать достижением, но не надо забывать, что само антиэкстремистское законодательство было введено уже в период «цивилизующего воздействия» членства в ЕС.

Можно радоваться тому, что кто-то получил компенсацию за нарушение права на свободу собраний или свободу высказываний. Но законодательство не то что не улучшается, а неуклонно ухудшается, про правоприменение и говорить нечего. А если где-то случаются локальные улучшения, то они в скором времени с лихвой компенсируются ухудшениями в той же сфере.

И если говорить про 20 лет, за которые «хоть немного, но в России стало лучше», то именно в этот период были уничтожены независимые (хотя бы относительно) телеканалы, появилось законодательство об «иностранных агентах» и нежелательных организациях, о запрете отрицания итогов Второй мировой войны, «закон Димы Яковлева» и масса прочего прекрасного. Так что на один довольно условный «шаг вперед» найдется добрая дюжина вполне очевидных шагов в противоположном направлении.

Поэтому при всей важности ЕСПЧ как инструмента защиты конкретных людей — при существующем режиме никакого значимого воздействия в смысле построения правового государства Европейский суд оказать не может.

Никакого существенного давления на путинский режим ЕСПЧ оказать не в состоянии. Тем более что неудобные решения ЕСПЧ теперь могут быть (и несомненно будут) нейтрализованы Конституционным судом.

Таков был расклад перед сессией ПАСЕ: 

- санкции ПАСЕ, не имеющие материального характера, но отчетливо обозначающие осуждение действий России, 

- блеф и шантаж со стороны российского правительства с целью избавиться от этих санкций воспринимаемых как унижение, 

- и ЕСПЧ, используемый как орудие шантажа, при всей его неспособности всерьез влиять на ситуацию.

Сегодня можно подвести баланс. Ради эфемерного и почти виртуального утешения в виде доступности ЕСПЧ для российских граждан ПАСЕ капитулировала перед наглостью российских властей — ультиматум выполнен полностью. 

И хотя в Меморандуме российских правозащитников говорилось, что «отменить все ограничения для российской делегации в ПАСЕ было бы беспринципно», — именно преувеличение роли ЕСПЧ привело к бесславному финалу. 

Надежды на то, что капитуляция не будет столь полной, не оправдались. Слова про беспринципность принятого решения после капитуляции не прозвучали.

Это решение показывает всему миру, что любое нарушение международного права может оставаться не только без наказания, но даже без морального осуждения — санкции ПАСЕ были именно и только выражением морального осуждения. 

Для российских властей капитуляция ПАСЕ означает карт-бланш на продолжение репрессивной политики внутри страны и агрессивной вовне.

И на этом фоне вопрос о ЕСПЧ становится не более значим, чем вопрос о том, потел ли больной перед смертью.

Ян Рачинский
Председатель Правления Международного "Мемориала"