В России мешает смене режима страх и отсутствие общества, уничтожаемого тем же режимом

Борис Райтшустер – немецкий журналист, главный редактор московского бюро немецкого журнала Focus с 1999 по 2015 год. Отлично говорящий по-русски, себя он иронично называет русским с немецким акцентом.

Райтшустер жестко критикует в своих статьях президента РФ Владимира Путина, пишет о нелепостях и странностях России.

Жить и работать в Россию в 90-х немецкий журналист ехал, веря в то, что старой империи больше нет, но обнаружил, что ошибся: "Когда в России на рубеже 80 – 90-х годов начались перемены, я надеялся, что они будут нарастать, что Россия пойдет западным путем. Но потом, особенно когда подходил к концу второй срок Путина, я понял, что этого не будет". Теперь, узнал Россию изнутри.

— В России, в первую очередь, существует один большой политический лагерь — путинский лагерь. Они все-таки уничтожают или держат под колпаком другие лагеря, так что другие лагеря и работать по-настоящему не могут.

Но среди первого и главного путинского лагеря есть свои группы влияния: это так называемые «ястребы», которые представляют ожесточенный курс, и либералы, например, Герман Греф или Алексей Кудрин. Но они сейчас теряют влияние.

В нормальных политических обществах эти лагеря открытые, но в России за счет искаженной политической картины все происходит в пределах Кремля. К тому же он очень строго следит за тем, чтобы они не набирали оборотов и оставались нишевыми.

— Он поддерживает представителей очень твердого курса и силовых органов — «ястребов».

— Николая Патрушева [секретарь Совета безопасности РФ].

—    Убрали главу РЖД Владимира Якунина.

— Путин очень прилежно изучал Макиавелли и всеми силами старается держать равновесие. Сейчас опять немножко флиртует с Кудриным. Но это все искусственно и не имеет ничего общего с настоящей политикой в демократическом государстве. Это придворные игры. Там и Кадыров, и все остальные. К сожалению, это как во времена политбюро, только тогда можно было приблизительно понимать, кто сейчас с кем по тому, как они стояли на параде и возле мавзолея.

— Сейчас идет очень ожесточенная борьба между спецслужбами, ФСБ и СВР, ФСБ и Кадыровым. Путин вызвал цунами. Сейчас он сидит на этой волне как царь над всем, а на самом деле ему страшно, потому что он не знает, когда эта волна цунами будет биться о берег. У него нет стратегии, как не разбиться самому.

Он в очень неудобном положении. Для Путина это вопрос выживания, поэтому для него нет никакой причины уходить. Ставки очень велики. Для Меркель, например, это не вопрос жизни и смерти. Система стабильна, когда завтра можно убрать правителя и никаких потрясений не будет, как в Германии: не будет Меркель — будет вице-канцлер, никто не будет думать, как и что случиться. То же в США. А в России же ничего непонятно — страна может с ног на голову перевернуться. Может быть что угодно. Это показывает, что это не стабильность, а лжестабильность.

— На данный момент это очень трудно предсказуемо. Но я думаю, что ближе всего к власти глава Администрации президента России Сергей Иванов. Медведева всерьез не воспринимают. Он марионетка. А такой боевой — это Иванов. Он более рациональный.

— Для внутренней политики они использовали бы противостояние с Западом, но на самом деле вели бы прагматичную политику.

— Он часто заранее не знает сам, что делать. Если кто-то говорит, что он какого-то числа наступит на Прибалтику, то это бред. Конечно, сценарии могут разрабатываться. Конечно, Крым заранее планировали. Но это как опции. По-моему, он очень любит всех удивлять. У него такая черта характера, что даже ближние соратники не знали, что он будет делать. Он не стратег — он тактик.

— Он этого боится. Но это и демонстрация власти: они не знают — я решаю.

— Путин всего очень сильно боится. Он боится переворота. У него страхов очень много. Он считает, что все его ненавидят, что с утра до вечера только вредят Путину и России. Он чувствует, что равновесие шаткое. Поэтому эти двести тысяч в нацгвардии — это его залог в борьбе против страха, за гарантии выживания. Это его успокоительная таблетка, если вдруг милиция или министр обороны ему не помогут. Это его попытка иметь личную гвардию, как были преторианцы в Древнем Риме. Он ни на кого не может положиться. Меркель или Обаме и в голову не придет, что им нужно двести тысяч человек. В какой стабильной системе нужно иметь 200 тысяч в личном распоряжении? Настолько надо быть боязливым, что бы нуждаться в таких шагах!

— Я не верю в эти рейтинги. Какой человек честно скажет, что он думает!? В диктатуре количество тех, кто отвечает, очень низкое. В России только одна треть готова ответить на эти вопросы. То есть если 80% за Путина, то это из тех 30%, которые вообще отвечают. Тем не менее, я думаю, что в России большинство более-менее за него, но это не из-за того, что они все «путинцы». Они считают, что там воруют, много плохого, но мы американцам показываем. Это искусственная поддержка. Я думаю, его любят где-то 20-30%. Столько же его не воспринимают. Все, кто посередине — считают, что у него много минусов, но «Крымнаш». Назовем их «крымнашистами»: воруют, олигархи, ежедневная жизнь плохая, но «Крымнаш». Этот процент нестабильный, и поэтому ему страшно. То же самое на выборах. Почему им нужны фальсификации!? Если б они были уверены, что 60-70% за них, то не надо было б этих фальсификаций.

— Страх перед властью уже генетический. Там сто тысяч человек могут выйти на улицы, но не миллион. Это совсем другая история, чем Украина. Это невозможно сравнить. В Украине выбирали уже гетьманов, когда в остальной Европе такого еще не было. Думаю, со стороны улицы этого не будет. Может 100-200 тысяч, но это не критическая масса. А вот элита — другое дело. Они воровали не ради того, что бы потом их тратить в Северной Корее или Бангладеш. Они хотят свои виллы во Франции. Они западные люди. Они любят жить на Западе. Им этот конфликт не нужен. В их глазах Путин переборщил. Они очень недовольны. У КГБистов из его окружения сердце радуется, а кошелек очень недовольный. Это для него самая большая опасность.

После убийства Немцова уровень страха поднялся еще выше. Тут всегда идет соревнование уровня страха и уровня недовольства от финансовых потерь. Он это очень тонко чувствует, и ему нужно поддерживать это страхом. Ему надо, чтобы они больше боялись, чем обижались и сопротивлялись.

— Да. Я думаю, у них советские инстинкты очень сильны.

— Они по элите сильно бьют, а по народу в основном бьют контрсанкции в плане продовольствия. Но вечно это длиться не будет. Мне кажется, что Путин сейчас очень нервозный. Он хочет, чтобы их отменили, много сил на это направлено и очевидно, что успешно.

— Я боюсь, что да. Это была бы трагическая ошибка, но, к сожалению, очень большие силы за это борются. Путин тратит на это все.

— Я думаю да. Во-первых, это очень глупо, когда на Западе говорят, что такие действия — нарушение прав человека.

Пару дней назад моей знакомой с Украины отказали в немецкой визе, хотя у нее ребенок живет там, работа. Они говорят: мы не можем дать визу, потому что не уверены, что она вернется. То есть это не нарушение прав человека, так!? Человек нормально работает, и его не пускают. А другие имеют выгоду от того, что их родственники захватили власть, нарушают постоянно права человека — им въезд разрешают. То есть таких ограничивать нельзя, а вот нормальных украинских граждан не пускают. Я этого не понимаю. Это меня возмущает.

Я еще другой выход нахожу. Они любят все западное. Так пусть они подпишут бумагу, что мы очень любим жить в Европе, что нам европейские ценности близки. Пусть публично висит и пускай выбирают. А то как-то странно: Лавров с утра до вечера говорит о том, как там страшно, а дочка его там живет.

Тут был бы очень важным еще такой сигнал: верхушке закрыть въезд — и одновременно дать гражданам безвизовый режим. Это хороший меседж для населения, что мы вас любим. А вот ваша верхушка, которая ругается на «гейропу», они пусть в Северной Корее отдыхают.

— Запад еще не проснулся. Он еще в спящем режиме.

— Зная Путина, я думаю, что он получил какие-то уступки, которые в длинной перспективе могут оказаться достаточно опасными. Это могут быть уступки по поводу санкций или выполнения требований минских соглашений.

— Это тяжелый вопрос. Но я все-таки как человек и гуманист считаю, что спасти женщину было очень важно. Очень хочется надеяться, что уступки умеренные. Ради этого стоит на это идти.

— Да, он старается. Он хочет смягчить подход Европы и отменить санкции.

— Сначала будет эйфория. Трамп думает, что он как бизнесмен быстро обо всем договорится. Но когда он поймет, что с Путиным нельзя договориться, у него наступит отрезвление. Из друзей, как они думают, они могут превратиться в худших врагов. Я думаю, возможно такое развитие как с Эрдоганом.

— Путин хорошо знает, что, сотрудничая с правыми в Европе, он ее дестабилизирует. Ему это очень важно. Он хочет избавиться от Европы в конечном итоге. Он думает, что если они будут достаточно сильными, они ему помогут. Более того, это его рычаг влияния на Европу: мол, я вам помогу с ними бороться, если вы снимете санкции. Это классическая тактика КГБ и советской власти влиять на развитие.

— Европа может распасться. Тогда ему будет гораздо легче справляться с отдельными странами, нежели с этим большим сообществом, которое мощнее и больше России.

— Его конечная цель — иметь то влияние в Европе, которое сейчас имеют Соединенные Штаты. Что бы он все решал. Я не считаю, что это очень вероятно, но шанс есть.