Общественно-политический журнал

 

Гэбэшное соболезнование

Когда я писал о путинской телеграмме матери Бориса Немцова как о специально продуманном шаге, призванном напомнить публике об этническом происхождении политика, меня обвиняли во всех смертных грехах - от антисемитизма до "еврейских комплексов". И удивлялись, как Путин должен был назвать мать Немцова, если не по имени, отчеству и фамилии. "Если она Эйдман, он же не мог назвать Ивановой" - смеялись надо мной поклонники правителя от Курска до Южно-Сахалинска.

А только вот она - не Эйдман. Она - Дина Яковлевна Немцева, причем последние 63 года.

И публикуемые фотографии - наглядное подтверждение этого неоспоримого факта. Конечно, можно сказать, что Путин этого не знал. И его протокол тоже. Признаюсь, что до такого "незнания" я просто не мог додуматься.

Виталий Портников

 

Жанночка и Рая Немцовы приехали. Вот рассказали такую историю. Борина мама уже 63 года Немцева по паспорту. Эйдман - ее девичья фамилия, по которой ее никто уже давно не называет. Кроме ... Путина... Дина Яковлевна поняла для чего Путин это сделал и очень расстроилась... Владимир Владимирович, не надо нас считать дураками, ладно?

 

Из книги Льва Троцкого "Преступления Сталина":

"Мои сыновья со дня рождения носят фамилию своей матери (Седова). Никогда никакой другой фамилии у них не было — ни в школе, ни в университете, ни в дальнейшей деятельности. Что касается меня, то я в течение 34 лет ношу фамилию Троцкого. За советский период никто и никогда не называл меня фамилией моего отца (Бронштейн), как Сталина никто не называл Джугашвили. Чтоб не заставлять сыновей менять фамилию, я для «гражданских» надобностей принял фамилию жены (что по советским законам вполне допускается). После того, однако, как мой сын Сергей Седов был привлечен по совершенно невероятному обвинению в подготовке истребления рабочих, ГПУ сообщило советской и иностранной печати, что «настоящая» (!) фамилия моего сына не Седов, а Бронштейн. Если б эти фальшивомонетчики хотели подчеркнуть связь обвиняемого со мной, они назвали бы фамилию Троцкого, ибо политически фамилия Бронштейн никому ничего не говорит. Но им нужно было другое, именно: подчеркнуть мое еврейское происхождение и полуеврейское происхождение моего сына".

Комментарии

gedaliy (не проверено) on 6 марта, 2015 - 18:22

Увидив походочку Путина при первой инагураци, я на ЭХО у Альбац  под первым своим ником назвал его пацаном. Сейчас сократив свою зарплату, о которой он совсем недавно говорил, что не знает ее сумму, он подтвердил, что является фраером, который не знает, что мэр Нью-Йорка Блумберг три срока получал по одному доллару.

 

uglevv (не проверено) on 6 марта, 2015 - 20:04

Маленькая подлость большого негодяя, обратится к матушке Бориса Немцова по девичьей фамилии, о которой уже и сама-то Дина Яковлевна подзабыла, но назвать её под фамилией Немцова - это было выше его сил и не по гебешным понятиям.

Вова Лютый (не проверено) on 6 марта, 2015 - 20:08

)(уйлом подписаться видимо постеснялся, а зря!

vik on 6 марта, 2015 - 21:24

Хуйло, это не кличка, это и есть имя. Кличка служит для идентификации человека в узкой социальной группе (или политической), а имя призвано отражать суть человека.
Под занавес своей жизни Путин, наконец, обрел свое имя - Хуйло. А "путин" - административная кликуха, для паспорта и дипломатического протокола

Вова Лютый (не проверено) on 6 марта, 2015 - 20:14

Хочу дожить до того дня когда россияне начнут обокакивать своего кумира!

На моём веку обокакали многих правителей СССРии, начиная Сталиным, кончая Горбачём, но тех обгадили да обгадили, делов то, а этого прям мочи нет как хочу обосранным увидеть! 

vik on 6 марта, 2015 - 21:37

Это случилось пятого марта 1953 года.
"В какую заглушку арестантов ни сажай, всё равно просачивается истина, всегда! — через хлеборезку, через кубовую, через кухню. И — поползло, поползло! Ещё не очень решительно, но ходя по бараку, садясь на койки: „Э, ребята! Кажись — Людоед накрылся…“ — „Да ну???“ — „Никогда не поверю!“ — „Вполне поверю!“ — „Давно пора!!“ И — смех хоровой! Громче гитары, громче балалайки! Но целые сутки не открывали бараков. А на следующее утро, по Сибири ещё морозное, выстроили весь лагерь на линейке, и майор, и оба капитана, и лейтенанты — все были тут. И майор, чёрный от горя, стал объявлять:
— С глубоким прискорбием… вчера в Москве…
И — заскалились, только что открыто не взликовали, шершавые, остроскулые, грубые тёмные арестантские рожи. И увидав это начинающееся движение улыбок, скомандовал майор вне себя:
— Шапки! снять!!
И у сотен заколебалось всё на острие, на лезвии: не снять — ещё нельзя, и снимать — уж очень обидно. Но, всех опережая, лагерный шут, стихийный юморист, сорвал с себя шапку-„сталинку“, поддельного меха, — и кинул её в воздух! — выполнил команду!
И сотни увидели! — и бросили вверх!
И подавился майор".