Вы здесь
Готовы попробовать?
Приезжаю в Америку. И с удивлением замечаю, что мое решение уехать из СССР вызывает у кое-кого из моих новых сограждан искреннее недоумение. Вижу радушные улыбки, слышу: Welcome to the United States! Но к улыбке и приветствию сплошь и рядом примешивается некий диссонанс, проскальзывает тень то ли сомнения, то ли замешательства. Некоторые, однако, осмеливаются поставить вопрос ребром: «Why did you leave? Почему уехал? Чего тебе не хватало в стране, где нет экономических кризисов и безработицы и есть бесплатные медицина и образование?»
Впервые такой вопрос был задан мне 30-го мая 1974 года – в день нашего с Лидой прибытия из Рима в Де-Мойн, столицу штата Айова, где проживал мой американский дядя Герман Фрумкин. Мы сидели в ресторане, куда дядя пригласил в нашу честь своих близких друзей. Пытались управиться с роскошным, невероятного размера стейком и, попутно, поддерживать разговор с гостями. Что было очень непросто, поскольку гости не говорили по-русски, а наш английский был в состоянии близком к эмбриональному.
– So, why did you leave? – повернулся ко мне сидевший рядом крупный, цветущего вида мужчина средних лет (как выяснилось потом – славянских кровей).
С помощью дяди, за 60 лет жизни на чужбине не забывшего родной язык, я склеил несколько английских фраз – про дефицит свободы, про застой в экономике и культуре, про ложь государственной пропаганды, про чувство безысходности и исчерпанности жизни…
– Кажется, я понял в чем тут дело, – улыбнулся мой сосед. – Вы бы никогда не уехали, если бы жили не в Советском Союзе, а в Китае!
– Это почему? – пролепетал я, чуть не подавившись куском безразмерного айовского стейка.
– Потому что СССР после смерти Сталина заметно обуржуазился. Там уже нет чистого, стопроцентного социализма. Такого, какой создан в КНР великим Мао Цзэдуном!..
«Чертовщина какая-то», – подумал я. И решил, что этот любитель чистого социализма – большой оригинал. Или не совсем здоров на голову. Увы, оба диагноза оказались ошибочными…
В колледже Оберлин, куда мы приехали в начале августа того же года, мои коллеги, преподаватели гуманитарных дисциплин, считавшиеся специалистами по Советскому Союзу, предпочитали не задавать вопросов, а терпеливо меня просвещать. С целью развеять досадные заблуждения, присущие эмигрантам всех трех волн, а также советологам правого толка – отпетым реакционерам, называющим советский режим тоталитарным и даже в чем-то родственным фашизму. Да, признавали они неохотно, интеллектуалам, людям творческим там пока еще не вполне уютно, но зато трудящиеся массы – рабочие и крестьяне – живут вполне прилично. Скромно, без излишеств, но и без боязни потерять работу. Полная занятость, уверенность в завтрашнем дне, все сыты. Да, бывают перебои со снабжением, но со временем и это наладится.
Говоря о преимуществах советского социализма и неизлечимых язвах загнивающего Запада, мои просветители оперировали хорошо знакомыми мне марксистко-ленинскими аргументами. Я быстро сообразил, что передо мной люди верующие, зашоренные, каким я был сам еще сравнительно недавно, почти до конца 1950-х. И к их объяснениям-увещеваниям относился внешне спокойно, острых ситуаций избегал. Сдерживать себя мне помогала уверенность, что встречающиеся мне в Америке мечтатели о коллективизме и всеобщем равенстве, презирающие конкуренцию, частную собственность и прочие «буржуазные ценности» – не более, чем маргиналы, которые не могут иметь в этой стране никакого политического будущего.
Сегодня у меня такой уверенности нет. И, в частности, вот почему:
7 in 10 millennials say they would vote for a socialist: poll
70 процентов молодых американцев готовы проголосовать за социалиста. Иными словами – готовы стать участниками далекоидущего социальтно-политического эксперимента. Сыграть роль подопытных кроликов. О судьбе миллионов таких кроликов из более 20-ти стран мира, попробовавших различные вариации социализма, новое поколение американцев знает смутно, либо вообще ничего. Их учителя им об этом не рассказывают.
Демократия живет и нормально функционирует там, где большинство голосующих составляют люди независимые, инициативные, предприимчивые, полагающиеся на себя и не требующие от государства новых и новых подачек. Похоже, что за 46 лет моей жизни в Америке доля таких людей в обществе существенно уменьшилась. И выросла доля тех, кто с надеждой прислушивается к раздающимся с левого края обещаниям всевозможных государственных благ. На то, какую цену заплатит за них общество, (баснословную стоимость) этих благ мало кто из них обращает внимание. Меняется ткань американского общества, и происходит это независимо от того, кто избран президентом – республиканец или демократ. И от того, какая из двух партий доминирует в конгрессе. Общество меняется само по себе по каким-то таинственным причинам. И явно не в лучшую сторону. У меня наибольшую тревогу вызывает ограничение свободы слова, Причем контроль над речью и информацией осуществляет у нас не государство, а частный сектор – СМИ и транснациональные корпорации, владеющие социальыми сетями. Контроль выражается порой в тотальном замалчивании важнейших по значимости информационных сюжетов. Где выход? Что нужно сделать, чтобы мы получали информацию в полном объеме, без зияющих купюр? Я не уверен, что кто-либо знает сегодня ответ на этот вопрос.